XV

ЗАМЕТКИ О ЗАКОНЕ В ЗАПАДНОМ ОБЩЕСТВЕ

В канонах ранней церкви важность библейского закона проявляется легко. Церкви ясно понимали, что библейский закон обязательный для верующих.

Ничего не заходило так далеко и не было так буквально, как Церковь Армении, в которой в эти дни и в течении многих веков потом “на духовные должности назначались только те, которые происходили из священнических семьей (следуя в этом еврейские обычаи).” Эта практика была осужденная в каноне ХХІІІ Пятьдесят шестого совета (или Совета в Труло) в 692 году.[1] Канон ХСІХ того же совета связан тоже с фактом, что “некоторые лица готовили совместно мясо в святилищем и предлагали часть священникам, распределяя его согласно древнееврейской манере.” Страбон рассказывает о подобном обычае на Западе в девятом веке.[2] Но это не все. Арменская церковь совершала жертвоприношения животных согласно ветхозаветному закону, продолжая это долго после того как евреи оставили их, даже и в двадцатом веке. Это имело место у церковных дверей и было добровольное приношение Господу, напоминая ветхозаветные жертвоприношения, обычно как результат обета или как часть молитвы. Животное должно было отвечать левитским требованием – годовалое и без недостатков – согласно закону. Молитва частично гласила как следует:

Потому что через твоего благословенного пророка Мойсея ты дал радость людям Израиля, чтобы они приносили тебе жертвы из своих стад и отар, и другие чистые животные, принося их к дверям, палатки собрания, священникам левитам, которые должны возложить руки на них и пролить их кровь на твоем алтаре, О Господи; и из-за этого прощались греха и исполнялись просьбы.

Ведь во всем этом ты предвидел, как в сумраке, вещи грядущие, что настоящее спасение, которое ты милостиво дал нам твоим пришествием в мир. Потому что ты сам, всемилостивый и благодетельный Господь, через твоего предвидящего Духа, заявил через пророка, говоря: Я не принимаю жир вашего бычка, а приношение жертвы на славу Бога, и с желанием предлагаемую Богу бескровную жертву. Ибо не сказано ли: жертва Богу есть страдающий дух, а смиренного духа Бог не презирает?

Так теперь мы грешные и недостойные, смирились в наших сердцах и падаем перед твоей бесконечной милости: и молимся за твою обильную любовь к человечеству, и за благоволение, и за твое ненарушимое обещание, которое ты дал твоим возлюбленным, нашим отцам.

Снизойди, О Господи, к этому нашему приношению, и прийми его из наших рук; как ты делал со всесожжениями из баранов и тельцов, и как ты делал с бесчестными приношениями из толстых агнецов.

Милостиво удовлетвори нашу просьбу, чтобы мы не стали забавой наших врагов, а возрадовались твоему спасения. Потому что если ты охватываешь все горы и равины твоим взглядом, и держишь небеса и землю в горсти твоей руки, и сидишь на самом высоком из высоких престолов херувимов, и пучины не скрытые для тебя, и все четвероногие животные, и все, что имеет дыхание жизни не достаточное для всесожжения тебе – как дерзнули мы осмелиться перед тобой и приносить жертву?[3]

У греческой церкви тоже есть молитвы к жертвоприношениям животных.[4]

Левитские правила касательно священничества применялись тоже к духовенству церкви, и Лев. 21:17-23 бережно соблюдался. Поскольку таким образом евнухи не допускались к служению, возникла проблема, когда Рим или варвары нарочно кастрировали священников, чтобы уничтожить их пригодность к служению и распоряжению. Совет в Никее в 318 году объявил, что “кастрированные варварами могут остаться среди духовников,” имея ввиду обстоятельства об их повреждения.[5] Совет в Анкире, канон ХІ, в 314 году должен был рассмотреть случаи помолвленных девиц, которые были изнасилованы; в таких случаях никакой позор не падал на девушку. Каноническое послание святого Григория Тавматурга имеет тот же смысл в каноне І.[6]

Анкира, в каноне ХХІ, строго относится к аборту (десять лет покаяния); трансвеститы отлучались; различные сексуальные нарушения многократно цитировались как причина для пожизненного отлучения (поскольку церковь не имела право применять смертную казнь); убийство, обожествление, богослужение ангелам, ересь, и другие вопросы решались в смысле библейского закона, по мере возможностей церкви.[7]

Возмещение было основным для канонического права и для самонаказания. Апостолические конституции цитировали его в каноне LXXII, а также и святой Григорий Тавматург в своем каноническом послании, канон VІІІ.[8]

Каноны и правила касательно субботы представляют особый интерес. Тимофей, епископ Александрийский, требовал чтоб муж и жена воздерживались от “супружеского акта . . . по субботам, и по Господным дням; потому что в эти дни приносится духовная жертва.”[9] Это было по условиям Исх. 19:15, и имело ввиду отделить всякие элементы культа плодородия от богослужения. Христиане не всегда имели возможность отдыхать по воскресеньям, которые были христианские субботы, и в таких случаях необходимость была законным извинением; соблюдать еврейскую субботу однако запрещалось:

Христиане не должны следовать иудейству, отдыхая по субботам,а должны работать в этом дне, а вместо этого чтить воскресенье; и если могут, тогда отдыхать как христиане. Но если кто-нибудь найдется что следует иудейство, пусть будет предан он анафеме от Христа.[10]

Поскольку Господные дни были время для отдыха и веселья, поститься по воскресеньям осуждалось и требовало отлучения.[11] Тот же совет, Гангра, осуждал тех, которые осуждали брак (канон І); он осуждал вегетарианство (канон ІІ); он осуждал тех, которые сторонились от женатых духовников (канон ІV); и т.д.

Следовательно ранняя церковь явно повиновалась библейскому закону. Это никоим образом не значит, что ее повиновение было совершенным. Иногда обычаи превалировали над законом. Первое каноническое послание Василия, архиепископа Кесарии в Каппадокии, к Амфилохию, епископу Икония, отмечало это в каноне ІХ:

Наш Господь запрещает развод одинаково мужчине и женщине, исключая случаев блуда; но обычай требует от женщин чтоб они оставались со своими супругами, даже когда последные виновные в блуде…[12]

Не отсуствовало однако и интеллигентное применение закона. Например каноны ХХХІІІ и LІІ Василия объявляют, что пренебрежение к ребенку, которое приводит к смерти, есть убийство.[13]

Следовательно церковь сознавала центральность библейского закона для христианской веры, и ее каноническое право было применением правил этого закона к проблемам жизни. Церковь однако была в рамках Римской империи и римского права. Необходимо цитировать вкратце некоторые аспекти интерпретации римского права в контексте христианской веры.

Рим достиг централизацию и сверх простоту контроля над людьми, которые начали мешать социальному порядку и разрушать его. Вильямс говорит о периоде Кодекса Феодосия:

Кодекс и Нововведения Феодосия охватывают период истории, во многом подобным нашего в множестве из своих проблем. Но в то время было невозможно больше пытаться разрешить проблемы дальнейшей централизацией и бюрократией. Во время самого раннего эдикта, включенного в Кодексе, централизация общества не могла усиливаться дальше, потому что была уже полной. Каждая область, которая для своих обитателей была весь мир, объединялась в единственную организацию. Социальные, экономические и религиозные деятельности руководились или жестко контролировались государством. Власть императора была неоспоримой. Эдикты, собранные в Кодексе и Нововведениях Феодосия представляли часто отчаянные усилия принудить систему действовать. Но в течении этих лет существовала неудержимая тенденция к разложению. Законодательство, предназначенное сохранить организацию, провалилось. В течении только нескольких лет после последнего эдикта Империя разбилась в тысячи кусочках. Итак, эта эра, в отличие от нашей, была эрой распада, хотя этот распад был совсем недобровольным.[14]

Духовное и физическое истощение уничтожило империю. Централизация власти только отягчила основную безответственность, которая привела к истощению ресурсов. Вильямс снова комментирует очень точно:

Теперь проблема Империи была нехватка: нехватка зерна, материалов, и людей… Земледелие по всему басейну Средиземного моря было организовано, чтобы снабжать дальных хозяев мира. Вознаграждение потребителей было слишком привлекательное; вознаграждение производителей недостаточное. Земля, особенно в Италии, больше не обрабатывалась. Области Африки, из которых Рим извлекал зерно и мясо в течении веков, превратились в пустыню. Испания и другие страны обезлесились, чтобы поставлять топливо для общественных бань Рима. “Упадок Римской империи есть рассказ об обезлесении, об истощение почвы и эрозии… От Испании до Палестины не осталось лесов по Средиземноморскому побережью, регион очевидно бесплодный, вместо того чтобы иметь мягкий, влажный характер лесных земель, а большинство из прежных богатых и щедрых почв лежало на дне моря” (Уайт и Джакс, Исчезающие земли, стр. 8). Сегодня в некоторых кругах модно насмехаться над редкими предупреждениями об исчерпывании природных ресурсов. Такое легкомыслие наверное существовало и при дворах последных императоров.[15]

Императоры были беспомощными, чтобы повернуть тенденцию. Власть была централизированной, империя была теперь в руках у императора и его иерархии, которые не могли справиться с проблемами на крестьянском уровне, где было большинство из проблем. “Управление гигантской административной машины просто было вне их возможностей.”[16] После нескольких пунктов централизации бюрократия отрывается от реальности; нелегко руководить и управлять машиной власти. “Удивительное то, что териториальная целость империи сохранилась так долго.” После нескольких пунктов бюрократия становится тоже и людоедской.

Императоры расчитывали на политическую поддержку со стороны городского пролетариата, особенно этого из города Рима, и на гражданскую и военную бюрократию. Чтобы обеспечить себе эту поддержку, надо было облагодетельствовать этих потребительских элементов населения, специально против сельскохозяйственных производителей. Эффект такой политики был обескураживание производства и искушение земледельцев переселиться в города. Кодекс и Нововведения показывают, что с целью обеспечить поставки для городских жителей и управляющего персонала, надо было предпринимать грубые меры, например как крепостное право в сельских районах и налоги, платимые натурой. Насильственное применение таких мер требовало увеличенный административный аппарат и репрессии, которые в свою очередь выводили новых и новых людей из производства. Беспокойные фермеры, постоянно под давлением чтобы исполнить свои квоты поставок, не обращали внимание на сохранение почвы и лесов. Последующие повреждения увеличивали трудности производства. В конце концов государственная машина так усложнилась, что стала неуправляемой.[17]

В результате стало возможным, чтобы нападения кочующих племен варваров привели к падению Рима. Империя распалась по причине своего внутреннего упадка.

Разложение римского права было одинаково реальным. Кодекс Феодосия показывает влияние христиан, но это все еще римское право. Анализируя законы о браке мы отметили радикальную христианизацию римского права при Юстиниане І (482-565), в Corpus Juris Civilis. Римское право продолжало свое развитие, но постепенно оно становилось отражением библейского права. Институты Юстиниана (с Дайджестом, Кодексом и Нововведениями, часть Corpus Juris Civilis) отражает то, что называется “природным законом,” но эта концепция теперь превращалась в что-то другое, чем известное в римском праве.[18] Природный закон, все равно в руках юристов, схоластиков, или деистов, был по существу против Святой Троицы, но был уже более христианский, чем римский. Природный закон становился формой христианской ереси, и приписывал природе законодательную власть и абсолютные законы, которые были ясно заимствованные от библейского Бога. Так и римское право, и природный закон, с течением веков христианизировались до такой степени, что никакой римлянин не мог бы узнать их. Даже когда словесное изложение древних римских законов сохранялось, новое содержание и интерпретация делали древний смысл слабым и недопустимым.

То же самое верное и об языческих законах. Ясное, что многие языческие законы уцелели и приукрашали кодексов Западного права, но опять в многих случаях они подчинялись радикальным изменениям. Кроме того надо отметить, что совсем реальным недостатком ученых было их незнание библейского закона. В результате многое называлось языческим, хотя в самом деле оно было библейским. Например, в Справочнике по средневековной истории Гарвардских ученых, нам рассказывают об Алфреде Великом в Англии девятого века:

Вот несколько характерных законов, которые Алфред включил в своем кодексе, и которые он извлек на основе старых обычаев и из законов некоторых более ранних саксонских королей. . . .

Если кто-нибудь ударит своего ближнего камнем, или своим кулаком, и он вопреки этому может идти с посохом, пусть виновный приведет к нему врача, и делает его работу пока он сам не может. Если вол забодет мужчину или женщину, так что они умрут, пусть побьют его камнями, и пусть не едят его мяса. Его хозяин не должен отвечать, если вол привык бодать своими рогами два или три дня тому назад и он не знал этого; но если он знал этого, и не затворил его, и потом он убил мужчину или женщину, пусть его побьют камнями; и пусть хозяина тоже убьют, или пусть заплатит за убитого, если судья постановит, что это правое.

Не обижайте вдов и сводных детей, не нараняйте их никоим образом; потому что если вы поступите иначе, они вопиют ко Мне и Я услышу их, и Я убью вас Моим мечем; и Я сделаю так, чтоб ваши жены стали вдовами, а ваши дети были сводными детьми.

Если человек выбил глаз другого, пусть он заплатит шестдесять шилингов, и шесть шилингов, и шесть пенсов, и одна третья часть пени как “бот” (компенсация поврежденному лицу). Если глаз останется на голове, но он не может видеть им ничего, пусть одна треть “бота” уменьшится.

Если человек выбил другому зуб спереди, пусть он даст “бот” за него восемь шилингов; если это был клык, пусть “бот” будет четыре шилинга. Коренной зуб человека стоит пятнадцать шилингов. Если сломан указательный палец, “бот” есть пятнадцать шилингов; за его ноготь это четыре шилинга.

Если человек увечит другому ладонь внешне, пусть платит двадцать шилингов как “бот,” если его можно вылечить; если она наполовину оторванная, тогда “бот” пусть будет сорок шилингов.[19]

Это конечно очевидно библейские законы, приспособленные к английской монетной системе и месте действия.

Библейское право играло центральную роль при оформлении Западной цивилизации, потому что оно входило в общество из еще другого источника – из европейских евреев. К несчастью история евреев, как нормально ее преподносят нам, стремится делать ударение на их страданиях, а не на их достижениях. Это несчастная рассеянность, которая характерная для многих других способных народов, но это нехорошая история, все равно делают ли ее евреи, армяне, поляки, французы, южане Соединенных штатов, или какие-либо другие.

Западная цивилизация должна очень многое культуре своих городов и больших центров. Города и мегаполисы были продуктами торговцев и их общностей, а они были в главном еврейскими. Коммерсиальное и городское право таким образом происходят из еврейских общностей с их сильной привязанностью к библейскому праву. Хотя некоторые сирийцы и финикийцы продолжали заниматься торговлей в Европе и в христианской эре, как и некоторые христианские торговцы тоже, все-таки главную роль играли евреи. Влияние евреев на их христианских имитаторов в сфере торговли было очень сильное. Их власть тоже была очень великая. В своем очень важном труде Агус писал:

Кроме того в веках, предшествующих крестоносных походов, эта замечательная группа играла самую героическую роль в северозападной Европе. Несколько тысяч евреев, которые составляли эту группу в периоде до крестоносных походов, были так могущественными, что они покоряли правителях Европы своей воле. Они принуждали этих правителей проводить радикальные изменения в основной политике Церкви касательно евреев. Последным позволялось практиковать свою религию беспрепятственно, использовать слуг христиан, а иногда даже и рабов христиан, держать позиции власти над христианами и руководить финансовыми деятельностями больших имений, и даже епархий. Эти немногие евреи принуждали прелатов церкви становиться их благодетелями. В обстановке почти универсального личного подчинения евреи единственные были политически свободными; в обстановке волнений и войн они одни могли путешествовать в сравнительной безопасности, и могли перевозить ценные товары на большие расстояния. Пока практически каждый человек был должен служить высшестоящему и за это он жертвовал от пятнадцати до пятидесяти процентов своего приносящего доходы времени, евреи платили как налоги только небольшую часть их дохода. Их организованные самоуправляющиеся общности разработали упомянутые выше коммунальные институции, издавали распоряжения в национальном масштабе, и использовали самую эффективную и самую замечательную форму групповой организации и группового управления, которая обеспечивала каждому индивиду эффективную помощь и защиту, даже когда он находился в сотни миль от дома. Они устанавливали практики и процедуры, которые давали им большую силу и упругость, позволявшие им обращаться с принцами Церкви и государства с позиции силы, и создававшие для них возможности для сильного экономического развития и для великой физической экспансии.[20]

Это могущество основывалось на систематическом и верном повиновении библейскому закону, на системе правосудия, которая поддерживала общность в трудные времена, и давала ей инструмент, чтобы справиться с внешними и внутренними делами. Жизнь в общности означала жизнь в Божьем законе. В смысле этого современный супергород, продукт еврейских торговцев и их общностей, есть единица, объединенная законом, а не кровью, и поддерживанная в основном правосудием, а не грубой силой. Эти еврейские суды были кроме того негосударственные суды, предшественники средневековных Судов справедливости и современных арбитражей.

Влияние Меймонида (раввин Мойсей сын Меймона, 1135-1204) на европейскую мысль основывается на этой городской ориентации еврейской жизни и мысли. Когда средневековная Европа стала городской Европой, она посмотрела на отцов городской жизни. Меймонид кодифицировал еврейские применения библейского закона к городской и коммерсиальной жизни, и в результате его влияние было неизбежное.

Меймонид помнится прежде всего за его влияние на европейскую философию, за его помощь ввести учение Аристотеля в европейскую мысль, как и в иудействе. Евреи из Прованса предали его философские труды Инквизиции, которая сожгла их. Но его конспект библейского закона, очень пренебрегаемый учеными сегодня, был далеко более влиятельный в свое время, чем его философские писания. В Европе, усиленно занимающаяся правом, развитием городов и национальных государств, юридические исследования Меймонида были важными. Из-за их общей верности библейскому закону, с некоторыми различиями, христиане и евреи были очень близкими в своих отношениях тогда, как и очень много разрозненными иногда. Библейская природа юридических исследований Меймонида сделала их влиятельными.[21]

Другой источник, благодаря которому библейское право упражнило большое влияние на Западную цивилизацию, было обычное право. Сколько ни могло быть в нем местных обычаев, или элементов римского права, обычное право по существу было библейским. “Обычное право было христианское право.”[22] Как отметил Кийтон, “Судьи более ранних времен говорили с уверенностью, которую извлекали из своих убеждений, что Обычное право было выражением христианской доктрины, которая не оспаривалась.”[23] Пытаясь элиминировать библейское право из Западной цивилизации, ученые старательно подгоняют целые стада верблюдов на преследование комаров.

Стоит исследовать важность десятины в развитии Западной цивилизации, но в данный момент оценить его невозможно. Есть указания однако, что десятина была основной для социальных реформ, как и для церковных реформ, для образования и благотворительности, и что десятина была главным фактором в социальных изменениях и в прогрессе. Некоторые из английских пуританов не находили совсем удачными установленные формы десятины как часть устойчивого хозяйства, но их собственные добровольно предоставляемые десятины и приношения были ответственные для интенсивной перестройки английского общества.[24]

В Америке, и специально в Новой Англии, существовало сознательное принимание библейского закона, которое было часть христианского консерватизма, часть уважения к прошлому и к радикализму; для пилигримов и пуританов, как и для других колонистов, это было возвращение к корням проблемы. Джон Котон лучше всех обобщил это отношение в своем труде Мойсей, его судейство, где он отметил: “Чем больше некоторый Закон пахнет человеком, тем более он бесполезный.”[25]

Замечательно, что когда Массачусетс в 1641 году оформил свои законы в смысле английского и пуританского понимания библейского закона, этому документу поставили название Корпус свободы. Бог призвал человека служить Ему через закон, и поэтому сделал этот закон хартией человеческой свободы. Пуритане взяли совсем буквально слова из Ис. 33:22, которые гласят: “Ибо Господь – судия наш, Господь – законодатель наш, Господь – царь наш: Он спасет нас.” Более раннее обобщение закона Котоном было теоретическим; по своей точки зрения Корпус свободы был библейским, но прямо применимым к проблемам колонии, и отсюда практическим кодексом, занимающимся непосредственными вопросами.[26] Верность законов Массачусетса Святому писанию иногда как будто недооценивается учеными, и власти, которые дают редкие доказательства об этом, все-таки предоставляют обильное доказательство о библейском характере закона. Коммитет Высшего суда отменил в 1851 году “Еврейский кодекс,” однако ясное, что раньше он был в силе.[27]

Когда законодатели наступали в область, неохваченную библейским правом, они делали это “согласно более общим правилам праведности,” как показывают законы колонии Ню-Хейвн:

Именно потому что сегодня юристы, суды и ученые – обычно радикальные гуманисты и антихристиане, есть общая враждебность к любому признанию библейской природы юридического наследства Западной цивилизации. Поэтому и есть усилия разобрать эту юридическую структуру, и заменить ее гуманистским законом.

Такой вызов не новый. Были многократные попытки в течении веков и одна такая попытка достигла кульминацию в тирании Ренесанса. Таким образом сила библейского закона была ослабленной и истощенной. Некоторые аспекты закона сохранили большую силу, чем другие. Уголовное право было в большой степени продуктом библейских требований. Соблюдения диеты сильно потеряли их силу в большинстве областей, что касается свинины, разнообразных и панцырных, как и конины во Франции, хотя и сохранили свою силу среди некоторых народов. Диета меньше всего влиялась от обращения в веру, потому что она обычно тесно связанная с экономическими ограничениями общества. Кроме того с течением веков и по мере возникания антиеврейских чувств, усиливалась тендеция к осуждению диетических законов. Как обратно варварам, обращенных в христианство, еврейские общности сохраняли более высокий моральный и культурный уровень.

Надо отметить, что саксонцы например практиковали человеческие жертвоприношения, пока после двадцати лет войны Шарлеман победил их, и принудил их принять крещение в 782 году, чтобы прервать связь с преступными языческими практиками. Только поставляя саксонцев под знаком Бога Святого писания, чей гнев проявился бы против тех, которые практиковали такие ритуалы как человеческие жертвоприношения, стало возможным порвать с прошлым. Их принудительное обращение в веру открыло саксонцам и другим народам путь к цивилизацию, но уровень их достижений оставался ниже этого у евреев еще несколько столетий. Люди ненавидять немного вещей у других больше чем превосходство. Поэтому враждебность была реальной. Не помогал и факт, что евреи, как торговцы, часто имели дело с христианами рабами. (Как робовладельцы евреи были уязвимыми, потому что по закону раб, собственность еврея, получал свободу, если принимал христианство).

Итак, враждебность к евреям во многих случаях становилась враждебностью к законам Kosher, и многие люди иногда находили удовольствие в попытках представить еврейские вина ритуально нечистыми. Отсуствие знания Святого писания из-за неграмотности усиливало разделение и отягчало незнание многих библейских распоряжении.

Кроме того с течением времени интерпретация некоторых законов становилась церковной, а не социальной. Например суббота, очень ясно определенная для отдыха, начала твердо означать богослужение и церковь; вторичное применение получило первичное ударение и значение. Требование отдыхать, и отдыхать в Господа, совсем основное в Святом писании. Оно означает отдых для человека, для его рабочих животных, и для земли; в этом отношении самые строгие субботные церкви явно изолированные в их соблюдении субботы. Субботные законы все-таки необходимые для человека, как и весь закон, и их соблюдение обязательное для здоровья общества. Церковь, оставляя закон Божий в одной области за другой, или сведя их к чисто духовному или моральному значению, сама вела общество к их оставлению. Джон Котон был прав: “Чем больше закон пахнет человеком, тем более он бесполезный.” Гуманистский закон ведет к социальному хаосу и кризису. Пора обратиться опять вместе с пуританами к словам из Ис. 33:22: “Ибо Господь – судия наш, Господь – законодатель наш, Господь – царь наш: Он спасет нас.”

Гуманистский человек ищет спасение от человека, иногда через политиков и государство, в другой раз посредством анархии. Но анархия ведет к социальному падению и войне, а государство, отражая человеческий грех, может только удвоить его. Отец Франсис Эдвард Нюгент упоминал коррупцию членов Конгресса, и добавил:

Государственное законодательство не менее открытое для закона и для коррупции: рассмотрим несчастный Ню-Хэмпшир, где Палата представителей, заседающая сегодня, включает один человек, который обвинялся в использовании почты для обмана, другой, который был арестован за кражу машины скорой помощи под действием алкоголя, и третий, который обвинялся в доказанном изнасиловании умственно отстающей пятнадцатилетней девушки.[29]

Ясное, что с нарастающим упадком общественной и личной моральности не может справиться никакое средство людей или политических институций. Зло по началу в человеке, и в его институциях и окружающей среде, поскольку они отражают его природу. Рабсак был прав, касательно Египта: “Вот, ты думаешь опереться на Египет, на эту трость надломанную, которая, если кто оперется на нее, войдет ему в руку и проколет ее. Таков фараон, царь Египетский, для всех, уповающих на него” (ІV Цар. 18:21). Будущее не уповает на политиков с проколотыми руками, а на суверенного и триединого Бога и на Его абсолютный закон.