|
|
IПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ1. Первая заповедь и Shema Израиля Пролог к Десяти Заповедей вводит не только закон в целом, но и прямо ведет к первой заповеди.
В этой декларации Бог идентифицирует Себя, первое, как Господь, самостоятельно существующий и абсолютный Единственный. Второе, Он напоминает Израилю, что Он их Спаситель, и что их взаимоотношения с Ним основываются следовательно на благосклонности. Бог выбрал Израиля, а не Израиль Бога. Третье, закон дается народу из милости. Все люди уже осужденными, упавшими и пропавшими; все люди под гневом закона, факт, который трясущаяся гора и наказание смертью за неосвещенный подход к ней, потверждают (Исх. 19:16-25). Закон дается народу, спасенному из милости, так как их путь из милости, чтобы потвердить привилегию и благословение завета. Четвертое, из этого следует, что первый ответ за милость, как и первый принцип закона, это “Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.” Анализируя эту заповедь, мы должны изучить то, что подразумевается о нем, цитированное Мойсеем:
Первое, причина, чтобы дать им эти заповеди, это внушить страх от Бога, а этот страх мог бы привести к послушанию. Так как Бог, это Бог, абсолютный владетель и законодатель, то страх от Бога, это сущность психического здоровья и здравого смысла. Отклоняться от страха от Бога значит, что нехватает никакого чувства о реальности. Второе, “Если поддерживать страх от Бога, это принесет процветание и увеличение нации, обещанные отцам. . . Увеличение нации было обещано патриархам с самого начала (Быт. 12.1; . . . ср. Лев. 26:9).”[1] Следовательно, необходимо поддерживать страх от Бога от поколения в поколение. В отрывке Втор. 6:4-9 мы приходим к центральной и основной декларации о первом принципе закона:
Первые два стиха (6:4,5) – это Shema Израиля, которая читалась как утрешняя и вечерняя молитва Израиля и “равины считают, что она содержит принципы Декалога.”[2] Вторая часть этой Shema, стих 5, перекликается с Втор. 10:12, 13:
Второзаконие 6:5 цитируется Христом как “первая и наибольшая заповедь” (Мат. 22:38; Мар. 12:30, Лук. 10:27), т.е. как существенный и основной принцип закона. Предпосылкой этой заповеди является однако Второзаконие 6:4: “Слушай, Израиль, Господь, Бог наш, Господь один есть.” Христианское потверждение этого – декларация “Мы служим одному Богу в Троице и Троице в Единного.” Вера в единстве Божественной сущности противопоставляется верованию в “богов много и владетелей много.”[4] Из этого факта вытекают тотальные последствия: он означает один Бог, один закон. Предпосылка политеизма состоит в том, что мы живем в множественном мире, не в единной вселенной; что существуют различные правовые порядки и отсюда различные владетели, и что следовательно человек не может подчиняться единственному закону, исключая случай империализма. Современный правовый позитивизм отрицает существование всякого абсолюта; из-за своего релятивизма он враждебен концепции о единной вселенной и для единства закона. Вместо этого существуют человеческие общества, каждое со своим порядком позитивного закона и у каждого правового порядка нет абсолютного или универсального действия. Закон будистких государств принимается действительным для будистких народов, закон ислама для мусульманских государств, закон прагматизма для гуманистких государств, и законы Святого писания для христианских государств; однако поддерживается, что никто из них не имеет право претендовать, что его закон представляет истину в каком-нибудь абсолютном смысле. Это конечно воюет против библейской декларации, что Божий порядок абсолютный и абсолютно обязательный для людей и народов. Даже больше, из-за того, что абсолютный закон отрицается, это значит что единственный возможный закон это империалисткий закон, введенный силой и действительный только по силе этого принудительного наложения. Каждый единственный мировой порядок по необходимости империалисткий, что непосредственно вытекает из этой предпосылки. Отрицая абсолютный закон, невозможно призывать людей вернуться к настоящему порядку, откуда человек выпал. Релятивисткий, прагматический закон не создает предпосылки для миссионерской деятельности: ”истину,” которую он объявляет, действительная не больше “истины,” поддерживаемой народом, который он пытается объединить в себе. Если кто-то твердит “Мы живем лучше, чем он,” этого нельзя доказать другим образом, а можно только сказать “Это так, потому что я говорю, что это так,” на которые спорящий может ответить “Мы живем лучше, чем многие.” При прагматичном законе поддерживается, что у каждого человека своя правовая система, потому что нет всеохватывающего абсолютного закона-порядка. А это означает анархию. Таким образом, пока прагматизм или релятивизм (или екзистенциализм, позитивизм, или всякая другая форма этой веры) отстаивает абсолютный имунитет индивида определенно и безотговорочно, на самом деле его единственный аргумент это насилие над индивидом, потому что нет другого моста от человека к человеку. Можно говорить о любви, но нет никакого основания называть любовь более действительной, чем ненависть. И право же, маркиз де Сад логически не видел в убийстве никакого преступления; на номиналисткой, релятивисткой основе, чего плохого могло бы быть в убийстве?[5] Eсли нет абсолютного закона, тогда каждый человек сам себе закон. Как написано в Книге судей, “В те дни не было царя у Израиля (т.е. народ отверг Бога как царь); каждый делал то, что ему казалось справедливым” (Суд. 21:25; ср. 17:6; 18:1; 19:1). Закон запрещает человеку самоуправство: “Там вы не должны делать всего, как мы теперь здесь делаем, каждый, что ему кажется правильным (Втор. 12:8), и это относится как к богослужению, так и к моральным нормам. Первый принцип этой Shema Израиля, это один Бог, один закон. Это декларация одного абсолютного морального порядка, с которым человек должен считаться. Если Израиль не может принять другой бог и другой правовой порядок, он не может признать никакую другую религию и правовой порядок как действительные ни для себя, ни для кого-нибудь другого. Так как Бог один, истина одна. Другие люди погибнут в своем пути, если только не свернут и не обратятся. Основное принуждение остается Богу. Так как Бог один и истина одна, единственный закон имеет свою внутренную согласованность. Единство Божественного начала проявляется в единстве и согласованности закона. Вместо того, чтобы быть составленным из слоев различного происхождения и полезности, закон Бога по существу одно слово, унифицированное целое. Современные политические порядки – политеистичные имперские государства, но и церквы ненамного лучше. Поддерживать, как это делают церквы, Римская католическая, Греческая православная, Лютеранская, Калвинисткая, и виртуально все другие, что закон был хорош для Израиля, но что христиане и церковь состоят под благосклонностью и без закона, или под каким-то более высоким, более новым законом, это чистой воды политеизм. Йоахимисткая ересь глубоко заразила церковь. По этой ереси первая эпоха человека, это эпоха Отца, эпоха справедливости и закона. Вторая эпоха была эпоха Сына, христианства, церкви и милости. Третья эпоха, это эпоха Духа, когда люди становятся богами и у них свой собственный закон. Диспенсационализм тоже или эволюционный, или политеисткий, или и то и другое вместе. Бог изменяет или переделывает свои способы действия с человеком, так что закон дается в одну эпоху, а не в другую. Одна эпоха видит спасение через дела; другая по благосклонности и т.д. Однако Святое писание дает нам обратное утверждение: “Я – Господь, Я не изменяюсь” (Мал. 3:6). Пытаться противопоставить закон против благосклонности, это политеисткое или в крайнем случае манихейское: оно принимает два крайных способа и две силы в противоборстве друг с другом. Однако слово Бога, это одно слово, и закон Бога это один закон, потому что Бог один. Слово Бога, это закон-слово, и оно тоже милость-слово: разница в людях, посредством Божьего выбора, а не в Боге. Слово благословляет и оно проклинает в зависимости от нашиго ответа ему. Молиться о милости, это все равно молиться о суждении, и это подтверждает действительность закона и справедливость закона. Вся доктрина искупления Христа придерживается единства закона, суждения и милости. Всякая форма антиномии содержит в себя елементы политеизма. Об антиномистов Фейбейрн писал:
Одна “евангелисткая” ассоциация, склонная к работе в университетских и школьных дворах и городках, учит что “закон дан сатаной.” (Это сообщила дочь того же писателя, попавшая на курс, который вел в университетском городке лидер этого движения.) Такую позицию можно описать только как богохульство. Один пример этого антиномизма некоторых неофициальных лютеранских кругов взят из учебника для воскресной школы. Ветхий завет третируется, впрочем как и Новый, как книга, которую надо раскапывать и обыскивать в поисках “истин,” так что исследования в разных книгах должны иметь предисловия с короткими изложениями под таких заголовках как “Истины, которые вы найдете в книге Аввакума” или “Истины, которые вы найдете в книге Матфея,” и т.д. Надо ли считать, что все остальное в каждой книге ложь? В “Введении к Новому завету” мы говорили: “Новый завет это представление жизни под милостью, как она отличается от жизни под законом.”[7] Однако Ветхий завет тоже представляет жизнь под милостью, и оба завета, Ветхий и Новый, показывают жизнь под милостью и жизнь под законом, но никогда как беззаконие. Альтернатива закона, это не милость, а беззаконие. Милость и выбор идут вместе с законом и под законом; жизнь негодяев противозаконная и антимилостивая. Разве цель священников превратить церквы в школы по противозаконию? Все это илюстрирует второй принцип Shema Израиля: один абсолютный, неизменяющийся Бог значит один абсолютный, неизменяющийся закон. Человеческое применение закона в обществе и степень приближения к Божьей правды могут изменяться, варировать и колебаться, но абсолютный закон не может. Говорить, что закон “для Израиля,” но не для христиан, это значит оставить не только закон, но также оставить и Бога этого закона. Так как есть только один настоящий Бог, и Его закон выражает Его неизменную природу и праведность, тогда оставить библейский закон из-за другой правовой системы, это все равно поменяться богами. Моральное разрушение христианского мира продукт этого текущего процесса смены богов. Бартианизм, отстаивая “свободу” Бога изменяться (подразумевая развитие несовершенного Бога), отстаивает политеизм. Политеизм отстаивает много богов и много путей к спасению. Не удивительно, что Карл Барт почти полностью универсалист. Для Барта все люди могут быть или будут спасенными, потому что нет одного абсолютного, неизменного закона, который судил бы всех людей. В этой точки зрения политеисткого мира все люди могут найти один или несколько путей к спасению, правда если только нуждаются в спасении. Для Барта выглядить более реалистическим рассматривать спасение как самоосознование; это знание о выборе, осознание что все люди избранные в Христе, т.е. свободные от одного абсолютного Бога и от абсолютного декрета и закона. Третий принцип Shema Израиля, это что один Бог, один закон, требует одно тотальное, неизменное и беспрекословное подчинение: “И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всеми силами твоими” (Втор. 6:5). Талмуд переводит “силы” как “деньги.”[8] Это значит, что человек должен подчиняться Богу тотально, при всяких и любых условиях, всем своим существом. Так как человек всецело творение Бога и так как ни одной фибры его существа, которая не сделана руками Бога, и следовательно все подчиняется тотальному Божьему закону, нет ни одной области человеческой жизни и существования, о которых могли быть оговорки перед Богом и Его законом. Следовательно, как объявляет Второзаконие 6:6, “И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем.” Комментарий Лютера относительно этого стиха интересен тем, что содержит семена антиномизма, которые позже пустили так глубокие корни в лютеранстве:
Путаница этого выступления может причинить только путаницу. Четвертый принцип, который вытекает из Shema Израиля, высказан в Второзаконии 6:7-9, 20-25: обучение закону основное для богослужения, и неотделимое от них. Закон требует обучение по условиям закона. Таким образом все другое, кроме обучения, основанного на библии, будет вероотступничество для верующего: это значит иметь другого бога и кланяться перед ним, чтобы научиться от него. Невозможно иметь настоящее богослужение без настоящего обучения, потому что закон предписывает это, а он абсолютный, и никакой человек не может подойти к Богу, презирая Его предписание. Из Второзакония 6:7 Израиль извлек использование теофиллина, части закона завязанные на голове или на руке молящегося. В 6:8,9 отмечено:
То, что требуется, разумеется, это чтоб разум и действие, семья и дом, взгляды человека и работа человека, все рассматрывалось с точки зрения Божьего закона-слова. Но это не все. Буквальное исполнение заповеди, касающей повязках на голове и дверных рамках (Втор. 6:8,9) ясно взыскивалось, как видно из Числа 15:37-41 (ср. Втор. 11:18-20). Требуемую синюю нитку нельзя одухотворять. Бог взыскивает чтобы Ему служили согласно с Его собственным словом. Приведенный здесь комментарий Калвина относительно Чис. 15:39, попадает в точку:
К сожалению Калвин портит все это, называя его “нуждой в этих сырых рудиментах.”[12] Наш Господь выполнил этот закон и женщина прикоснулась к кайме или к рубцу Его одежды, чтобы исцелилась (Мат. 9:20). Иисус критиковал фарисеев за то, что “увеличивают воскрилия одежд своих” (Мат. 23:5), чтобы хвастаться своей показно большей лояльностью к закону. Заповедь повторяется во Втор. 22:12, чтобы стала ясной ее важность. Люди напряжяются различными и странными способами, чтобы привести себя в соответствие с миром и его стилами. Что это такое трудное или “сырое” относительно некоторого соответствия с Божьим законом или с какой-то модой, которую Он определяет? Нет ничего трудного или странного относительно этого закона, ни что-нибудь абсурдного или невозможного. Он не соблюдается христианами, потому что он был, как обрезание, суббота и другие аспекты Мойсеевой формы соглашения, вытесненным новыми символами соглашения, обновленные Христом. Закон завета остается, ритуалы и символы завета изменились. Однако формы заветных символов не менее почетные, глубокие и красивые в Мойсеевой форме, чем в христианской форме. Изменение не представляет эволюционное продвижение вперед или взаимосвязь на более высоком или более ниском уровне. Соглашение было выполнено в Иисусе Христе, но Бог не обращается с Мойсеем, Давидом, Исаией, Иезекиилем или с кем-нибудь из заветных людей Своего Ветхого завета как с нисшим в Его взгляде или с более ребяческим по способностям, и отсюда в “нужды в сырых рудиментов”. В каждую эпоху завет всесвятый и мудрый; в каждую эпоху люди завета остаются в условиях милости не из-за “более высокой” личной способности или зрелости. Богослужение на незнакомом языке (I Кор. 14) нарушение этой заповеди, как и богослужение, в котором отсуствует верное прокламирование Божьего слова или такое без обучения людей в завете в смысле заветного закона-слова. Пятый принцип, который тоже объявляется в том самом отрывке Втор. 6:20-25, это что в указанном необходимом обучении надо подчеркивать, что ответ на милость это соблюдение закона. Надо учить детей, что значение закона состоит в том, что Бог освободил Израиля из рабства, и что он “может сохранить нашу жизнь,” “заповедал нам исполнять все постановления сии, чтобы мы боялись Господа, Бога нашего, дабы хорошо было нам во все дни” (6:24). Нет никакого потверждения об оставлении этого ни в Ветхом, ни в Новом завете. Когда церквы Ветхого или Нового завета давали неправильное толкование закону, это ложное толкование атаковалось пророками и апостолами, но никогда не был атакованный сам закон Божий. Так как Бог один, Его милость и закон единные в своих целях и направлениях. Этот отрывок детально выясняет приоритет Божьей выборочной милости в призвании и спасении Его избранного народа. Отношение к Израилю было отношение милости, и закон был дан с целью обеспечить Божьего народа с необходимым и требуемым ответом на милость и на манифестации милости: соблюдение закона. Во Второзаконии 6:10-15 выявляется другой центральный пункт в отношении к тому, что подразумевается в Shema Израиля:
Таким образом, шестой принцип это ревность Бога. Это факт кардинального значения. Избранный народ предупреждается, когда они будут владеть и притяжать богатую землю, которую они не разработали, как бы не забыли Бога, который освободил их и помог им преуспеть. Глядя на богатство, которое идет от враждебной Богу культуры, заветный народ Бога может соблазниться искать другие средства к успеху и процветанию, чем Господь. Соблазнь будет “последовать иным богам, богам тех народов, которые будут вокруг.” Это значит поверить, что есть другой правовой порядок, чем Божий порядок; забыть что успех и уничтожение Ханаанитов тоже работа Бога. Это провокация для Божьего гнева и ревности. Факт, что ревность связывается много раз с законом и Бог заклялся ею давая закон, имеет кардинальную важность для понимания закона. Закон Бога не слепая, безличная и механически действующая сила. Он ни Карма, ни судьба. Закон Божий это закон абсолютного и тотально личного Создателя, чей закон действует в контексте Его любви и ненависти, Его благосклонности к Его народу и Его гнева против Его врагов. Електрический ток безличный: он течет в своей специфической енергии, когда условия для потока или разрядки енергии налицо; иначе он не течет. Но закон Божий не такой: он личный; Бог воздерживает Свой гнев терпением и милостью, или Он уничтожает Своих врагов “всепотопляющим наводнением” (Наум. 1:8) осуждения. С точки зрения гуманистов и безличности обе действия: как Божие помилование Ассирии (Иона 3:1-4:3), так и Божие осуждение Ассирии (Наум 1:1-3:19) кажутся непропорциональными, потому что безличный закон, это тоже внешний закон: он знает только действия, не сердце. Человек, применяя закон Бога, должен судить поступки человека, однако Бог, как абсолют, судить тотального человека тотальным суждением. Ревность Бога следовательно известная страховка для непогрешимости Божьего суда по закону. Зло, которое легко ускользает от судов государства, не может избежат Божьего осуждения, которое как во времени, так и вне времени, действует в условиях тотальных взысканий Его закона. Ревность Бога, это гарантия правосудия. Безличное правосудие в мире личностей означает, что зло, как личное, может избежать сеть закона и царствовать смеясь триумфально. Но ревность Бога предотвращает триумф как Ханаана, так и изменившего Израиля или церкви. Без ревности, без личного Бога, невозможно никакое правосудие. Доктрина Кармы только восцаряет несправедливость: она ведет к самому порочному и бездушному виду екстернализма и безличия. Люди Кармы щадят их обезьяны, но уничтожают друг друга; Карма не знает милости, потому что Карма по существу не знает личности, а только поступки и последствия. Бегством от Кармы становится Нирвана, бегство от жизни. Этот самый отрывок объявляет: “Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи, и Его именем клянись” (Втор. 6:13). Здесь приводится превосходный комментарий Лютера:
В Искушении Иисуса два из трех ответов Сатане из Втор. 6: “Написано также: ‘не искушай Господа, Бога твоего’” (Мат. 4:7; Втор. 6:16), и “Отойди от Меня, сатана; ибо написано: ‘Господу, Богу твоему, поклоняйся и Ему одному служи’” (Мат. 4:10, Втор. 6:13; 10:20). Третий ответ взят из соотвествующего отрывка Втор. 8:3: “Он же сказал ему в ответ: написано: ‘не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих’” (Мат. 4:4). Все три ответа были на искушение, чтобы испытать Бога, подразумевается, что не только задавали ему вопросы, а на самом деле бросили вызов Богу и Его закону-слову. Седьмой принцип, который следует из Shema Израиля, объявляется во Второзаконии 6:16-19:
Это было то, что Сатана пытался искусить Иисуса сделать: испытать Бога, поставить Бога на проверку. Израиль искушал Бога в Массе, поднимая вопрос “Есть ли Господь среди нас, или нет?” (Исх. 17:7).
Этот седьмой принцип следовательно запрещает проверку Бога неверующими: закон Божий испытание для человека, поэтому человек не может воображать себя богом и подвергать испытанию Бога и Его закон-слово. Такой шаг есть верховное высокомерие и богохульство; это противоположно подчинению, потому что в нем вся сущность неподчинения закону. Отсюда это находится в контрасте с прилежным соблюдением закона. Это подчинение есть условие о благословении: оно основа для завоевания и владения, по условиям которых заветный народ Бога, Его правовой народ, входит в свое наследство. Искушение и испытание Бога имеют и другие аспекты. По мнению Лютера,
Пренебрежение Shema Израиля и Второзакония 6, это по частям и в целом пренебрежение закона. Множество прологов или вступительных декларации появляются в законе, которые обычно не рассматриваются как части закона. Калвин называет эти отрывки “Предисловиями к закону” и в некотором аккуратном смысле они такие, но они в ровной степени часть закона, в частности первая заповедь, потому что они утверждают исключительную природу единственного настоящего Бога и исключают от верности Израиля всех других богов. Вот эти пассажи: Исход 20:1, 2; 23:20-31; Левит 19:36,37; 20:8; 22:31-33; Второзаконие 1:1-4, 49; 5:1-6; 7:6-8; 8:1-18; 10:14-17; 11:1-7; 13:18; 26:16-19; 27:9, 10. Первое, предпосылкой заповеди утверждается, что Бог это Господь (Иехова или Яхве, Тот Кто Есть, самосуществующий, абсолютный и вечный Единственный), и второе, что Израиль стоит перед Богом по причине Его избирающей милости:
В этих и во многих других отрывков, цитированные выше, объявляются независимое владычество Бога и Его избирающая милость. Во Второзаконии 5:3 “отцы,” которые погибли в пустыне, хотя по виду из завета, исключаются из него Божьим объявлением: завет “с нами, которые здесь живы.” Те, которые погибли, отрезанные от Бога своим неверием. “Народ Его удела” (Втор. 4:20) – верующие израильтяне. История милости, и факт Божьей спасающей милости к Израилю цитируется многократно, чтобы удерживать народ от самонадеяности и гордости (Втор. 1:1-4; 7:6-8; 8:1-6, 11-18; 9:1-6; 10:14-17, 21-22; 11:1-8; 26:16-19;27:9, 10; 29:2-9). История милости это тоже обещание милости если ответ человеческий такой как благодарное подчинение закону и неизменная преданность единственному настоящему Богу. Третье, Ангел Господен явится перед Его народом, чтобы охранять и освободить их.
Ангел Господен (Быт. 16:10, 13; 18:2-4, 13, 14, 33; 22:11, 12, 15, 16; 31:11, 13; 32:30; Исх. 3:2,4; 20:20; 32:34; 33:14; Иис.Н. 5:13-15; 6:2; Ис.63:9; Зах. 1:10-13; 3:1-2) идентифицирует Себя с Господом; те, которым Он раскрылся, признают Его как Бог; библейские писатели называют Его Господом. Святое писание здесь подразумевает множественность личностей в Божественной сущности.[17]Более того, Бог ясно высказал, что “Мое имя в Нем,” которое все равно что “Я в Нем” (Исх. 23:20).[18] Ангел Господен появляется в Новом завете многократно, например в Деян. 5:19; 12:7-11; 17, и т.д. Святой Павел идентифицирует Ангела как Иисус Христос (I Кор. 10:9). Четвертое, они будут защищенными от бедствий и епидемий(Исх. 23:25-27), так что подчинение ведет к материальному благословению. Это материальное благословение включает изгнание их врагов перед ними и предоставление им большого наследства (Исх. 23:27-31). Что вес из этого связано с Первой заповедью, становится явным из Исх. 23:32,33; они должны отделить себя от других богов: “незаветные” могут связаться с неверующими (через брак, договор или общность) или с их богами. Один важный стих идет в заключение закона и еще раз показывает подход человека к закону. Во Второзаконии 29:29 Мойсей, после того как предупредил их о проклятие за неподчинение, объявил:
Вот интерпретация, которая наилучше подходит к контексту этого выступления:
Это означает, пятое, что закон, Откровение Божие, имеет за собой тайную волю Бога, посредством которой Его совет должен устоять, а человеческий бунт быть поражен, для триумфа Его царства в Его собственное время и по Его способу. Вкратце, закон открытый, выполнение закона обеспечено, так как Бог есть Бог; способ действия и время экстенсивно прячутся. Суд созывается Господом, не человеком. Шестое, закон – неделимое слово:
Это ясно означает, что все Святое писание: закон, пророчества и евангелие, это одно слово. Слова можно добавлять до тех пор, пока откровение не закончено; тогда всякое добавление (или убавление) слов запрещено (Отк. 22:18, 19). Не может быть произвольное отделение закона от евангелия: один Бог значит одно слово. Делить слова значить отрицать Бога. Калвин, в своей превосходной классификации закона в его Комментариях по четырем последным книгам Мойсея, приведенные в гармоничную форму, цитирует Втор. 18:9-22; 13:1-4; Лев. 18:21; 19:26, 31; и Втор. 12:29-32, как основные для первой заповеди. Эти пассажи относятся к попытке человека узнать будущего и контролировать им. Так как Бог есть Господь, Творец неба и земли, и определитель всех вещей, всякая попытка узнать будущего и контролировать им вне Бога, это все равно поставить другого Бога, презирая Господа. Все формы незаконного зондирования будущего цитируются Мойсеем:
Комментарий Калвина к Второзаконию 18:9-14 попадает прямо в сердце вопроса:
Тоже к этому пункту относится замечание другого комментатора:
Цитируется большое разнообразие практик. “Чародей” – это предсказыватель или заклинатель змей; ведьма – такая, которая использует чары или заклинания; Колдун претендует что знает секреты другого мира; некроманит спрашивает мертвых и т.д.[22] Однако ключовое зло – это богослужение Молоху. Слово Молох (или Мелех, Мелек, Малик), означающее царь, является трансформацией имени одного язычника, при которой сохранили согласные звуни слова царь и использовали гласные слова стыд. Этому Богу, который идентифицируется как Аммон в III Цар. 11:7, 33, приносились человеческие жертвы. Есть упоминания о Молохе в Иер. 49:1, 3; Ам. 1:15; Соф. 1:5; Лев. 18:21; 20:2-5; IV Цар. 23:10; Иер. 32:35 и т.д., а местом богослужения Молоху в Израиле была Долина Еннома (Иер. 32:35; IV Цар. 23:10). Богослужение Молоху не ограничивалось до Аммона.[23] Молох это “царь” или “царство”. Имя Молоха дается тоже как Милком (III Цар. 6:5, 33) и Молком (Иер. 49:1, 3; Соф. 1:5). Молох был одном из представлений Ваала (Иер. 32:35). Ваал означает владетель. Под именем Мелкарта, царя Тира, Ваалу приносили в Тире человеческие жертвы.[24] Хотя о Молохе известно относительно немногое, гораздо больше известно о концепции божественного царства – царь как бог и бог как царь, как божественно-человеческая связь между небом и землей. Бог-царь представлял собой человека большого масштаба, человека выдающегося, и служение такому богу, т.е. такому Ваалу, было утверждением целости неба и земли. Это было верование, что все существа – одно существо и следовательно бог это выдающийся человек того масштаба существования. Сила политического порядка была манифестацией божественной силой или понимание и захват божественной силы. Она представляла триумф человека и его народа. Богослужение Молоху было таким образом политической религией. Так как Молох представлял царство и силу, жертвоприношения Молоху представляли покупку, по самой меньшей мере, иммунитета или страховки и защиты, и по самым высоким претензиям, силы. “Высшим” жертвоприношением в язычестве, и специально при богослужении Ваалу, была жертва человеческой природы, т.е. самоувечье, точнее кастрация, жертва детей или потомства и т.п. Жрец идентифицировался с богом до такой степени, что он “отступал” от человеческой природы своей кастрацией, своим отделением от нормальных человеческих взаимоотношений, и своими анормальностями. Царь идентифицировался с богом до такой степени, что манифестировал абсолютную власть. Жертвоприношение детей было высшим жертвоприношением Молоху. Богослужение Молоху появилось в Израиле, когда Соломон построил алтарь Молоху для своих чужестранных жен в частности для поклонниц Аммона. Видимо, Соломон ограничивал сферу жертвоприношений на этом алтаре, потому что прошли многие поколения до первой человеческой жертвы, однако поступок Соломона (III Цар. 11:7, 8) ввел этот культ в Израиль. Богослужение Молоху было таким образом государственным богослужением. Государство определяло настоящий и высший порядок, а религия была частью государства. Государство претендовало о тотальной юрисдикции над людьми, поэтому оно присваивало себе право делать тотальные жертвоприношения. Т. Роберт Инграм в своем превосходном исследовании закона, виртуально единственная стоящая работа в течении уже несколько поколений, с правом связывает первую заповедь с отречением государственного планирования и контроля и тоталитаризма Говоря об “управлении, которое приписывало бы себе всю власть и не покорялось бы никому другому,” Инграм комментирует:
Когда государство претендует о тотальной юрисдикции, как это делают современные государства, это все равно претендовать на роль Бога, тотального правителя человека и всего мира. Вместо об ограниченном законе и ограниченной юрисдикции, современные антихристкие государства претедуют об юрисдикции от колыбели до могилы, от утробы до надгробного памятника, над благосостоянием, образованием, богослужением, семьей, бизнесом и земеделием, капиталом и трудом и над всем другом. Современное государство, это Молох, требующий богослужение как Молоху: оно претендует о тотальной юрисдикции над человеком и отсюда требует тотальное жертвоприношение. Однако, как Инграм замечает по отношение к богослужению, “Только власть, которая имеет право на богослужение ей, может предписывать манеру, по которой надо совершать это богослужение.”[26] Подобно этому, только верховная власть имеет право быть источником закона. Бог единственный настоящий источник закона; государство только агентство закона, одно агенство между многими (церковь, школа, семья и т.д.), и должно управлять одну специфическую и ограниченную область закона под Богом. Молохское государство отрицает всякие такие ограничения: оно настаивает определять налоги на завещаниях, экспроприировать в своем удовольствии через “суверенное право отчуждать частную собственность,” и претендует о праве посылать молодых на войну и смерть “за благо государства.” Государство Молоха, это продукт вероотступничества. Когда люди отвергают Бога как их царь и ставят человека или государства своим царем (I Цар. 8:7-9), Бог объявляет последствия:
Некоторые аспекты государства, которое отвергает Бога, цитируются здесь: Первое, будет установлена и проведена в жизнь антибиблейская военная повинность. Второе, будет принудительные трудовые батальоны, набираемые для государственной службы. Третье, будут набираться принудительно молодые мужчины и молодые женщины, как и животные. Четвертое, государство будет экспроприировать собственность, как земельную, так и живой инвентарь. Пятое, так как государство играет теперь роль бога-царя, оно будет требовать, подобно Богу, десятину, десятую долю заработанного человеком, как свой налог. Шестое, Бог не услышит народа, который будет жаловаться, что платит цену своих грехов. Все эти условия встречаются и превышаются в современном государстве Молоха, которое отказывает удовлетвориться десятиной, а взыскивает налог равняющийся нескольким десятинам. В некоторых странах требуемый местный налог, это прямо невероятное ограбление. Например, “Покойный Луиджи Ейноди, передовой итальянский экономист и экспрезидент республики подсчитал, что если каждый налог в регистрах собирался полностью, государство проглотило бы 110 % националного дохода.”[27] Государство Молоха представляет просто верховное усилие человека командовать будущем, предопределять мир и быть как Бог. Меньше усилия, гадание, заклинание духов, чародейство и колдовство, в ровной степени анафема для Бога. Все это усилия иметь будущее при других чем Божьих условиях, иметь будущее вне Бога и в неповиновении Богу. Это утверждения, что мир не принадлежит Богу, а какой-то скотской действительности, и что человек может каким-то образом смастерить мир и будущее, начиная прямо с сырых материалов. Так царь Саул, внешне сообразился с Божьим законом, уничтожая все черные искуства, но когда столкнулся с кризисом, он обратился к волшебнице в Аэндоре (I Цар. 28). Саул знал свое положение перед Богом: бунт и непокаяние. Саул знал более того приговор закона и пророка Самуила по отношении к нему (I Цар. 15:10-35). Самуел живой объявил Божие будущее Саулу. Идя к волшебнице в Аэндор, Самуил пытался добиться смерти Самуела, веря и надеясь, что мертвый Самуел был бы в контакте с каким-то миром скотской действительности вне Бога и информировал бы его в том мире, которой мог бы предложить Саулу будущее без Бога, без закона. Однако слово из могилы только потвердило Божий закон-слово (I Цар. 28:15-19): оно было слово осуждения. Астрология тоже надо включит в число тех безбожных зондирований, которые не могут удалит или заколдовать осуждение (Ис. 47:10-14). В Левите 19:26, гадание и предсказывание запрещены в том самом смысле, в ком запрещено есть кровь. Определение Дейвиса о значении крови в Библии заслуживает цитирования полностью как краткое изложение вопроса:
Так как жизнь дается Богом и надо жить только по Его условиям, никакая жизнь человека или животного не может быть взятой, кроме как по Божьим условиям, а значит государством, человеком, чтобы пытаться или человеком при самозащите. Пытаться разполагать жизнью или отнимать ее без Божьего разрешения и не в службе Ему, это как пытаться располагать миром и будущем вне Бога. По этой причине Лев. 19:26 ставит поедание крови, гадание и ворожбу, все на одном и том же уровне как один и тот же грех по существу. Второзаконие 18:13 приказывает: “Будь непорочен пред Господом, Богом твоим.” Это часть часто повторяющейся заповеди “Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш” (Лев. 19:2; 11:44; Исх. 19:6; Лев. 20:7,26; I Фес. 4:7; I Пет. 1:15,16 и т.д.). Быть святым означает буквально быть отдельным, т.е. отделяться от обычайного в пользу святого. Утварь и сосуды храмов, священники и некоторые дни отделяются своим специальным служением Богу и поэтому они святые (Исх. 20:8; 30:31; 31:10,11; Числ. 5:17; Зах. 14:21). Осквернение из-за отсуствия отделения могло быть церемониальным и физическим (Исх. 22:31; Лев. 20:26), или духовным и моральным (II Кор. 7:1; I Фес. 4:7; Лев. 20:6,7; 21:6). Святость Бога состоит в Его отделением от всех сотворенных существ как несотворенное и сотворящее Существо, бесконечное в мудрости, власти, справедливости, доброте, правде и славе. Настоящая святость человека состоит в отделением человека в Бога, в вере и подчинении Божьему закону. Таким образом закон является специфической дорогой святости. Богослужение Молоху ищет не теисткий, не библейский путь к святости. Оно ищет выделить себя как власть и слава средствами жертвоприношения, намеренными переступить пределы человечности. Святой Павел определяет некоторых из этих путей ложной святости как “запрещение вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением. Ибо всякое творение Божие хорошо и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением. Потому что освещается словом Божиим и молитвою” (I Тим. 4:3-5). Очень часто общества жертвовали людей с целью посвятить и освятить стройку, придасть ей прочность. Писавши в 1909 году, Лоусон сообщал в своем исследовании затянувшегося язычества в Греции: “…сообщено от Закинтоса только одно поколение раньше, что там еще существовало сильное чувство в пользу пожертвования магометанина или еврея в основании важных мостов и других зданий; и есть легенда о черном человеке, действительно замурованным в мосту одного акведука в близи Ливадии в Беотии.”[29] Страк, в ходе опровержения какого-то специального расисткого кровавого ритуала среди евреев, привлекал внимание к екстенсивным свидетельствам о суеверных человеческих жертв и жертвовании животных в современной Европе.[30] Попытка человека контролировать мир и быть источником предопределения, ведет тоже к ложным пророчествам. Закон, управляющий этим, объявляет:
Второзаконие 13 цитирует три случая о подстрекательстве к идолопоклонству: первый, стихи 1-5, ложным пророком; второй, стихи 6-11, частным лицом; и третий, городом, 12-18.[31] Наказание во всех случаях – смерть без помилования. Для современного сознания это кажется драматическим. Почему смерть за идолопоклонство? Если идолопоклонство не имеет никакого значения для кого-то, тогда наказание смертью за такое покажется ему жестоким. Но современный человек никак не задумывается о смертной казни за преступление против государства, или против “народа,” или против “революции,” потому что они для него важные вещи. Смертная казнь здесь не взыскивается из-за частного верования: она из-за попытки ниспровергнуть других людей и разрушить общественный порядок, переманивая других к идолопоклонству. Так как для библейского закона основа есть единственный настоящий Бог, следовательно центральным преступлением является измена этому Богу идолопоклонничеством. У каждого правового порядка своя концепция об измене. Никакой правовой порядок не может позволить атаку против своих основ, не совершив при этом самоубийство. Те государства, которые претендуют об отмене смертной казни, все-таки оставляют ее всецело для преступлений против государства. Основы правового порядка должны быть защищенными. Криминальные преступления всегда требуют смертной казни. Критичный вопрос в любом обществе такой: кто должен быть наказанным? Библейский закон объявляет, что должно преобладать возмещение: если человек украл 100 долларов, он должен восстановить эти 100 доллара плюс еще другие 100 долларов; преступник наказан. Для некоторых преступлений возмещение это его собственная смерть. В современном гуманистком обществе наказывается жертва. Нет никакого возмещения, а наказание преступника все более пренебрежимо малое. Без возмещения преступление становится потенциально выгодным, а жертва наказывается государством. Жертва наказывается преступлением, судебными расходами, и стоимостью тюремного заключения преступника, так как оно отражается в налогах. Но преступление всегда требует наказания выше и вне индивидов, замешанных как жертвы или как преступники. В правовом порядке пробита брешь, мир и благополучие общества нарушены. Общество, которое терпеливо принимает наказания против себя и против своих граждан, соблюдающих закон, опасное и умирающее общество. Решительной для благополучия общества является целостность его оснований. Позволить вмешиваться в его основания, это все равно позволить своего тотального ниспровержения. Библейский закон не может больше позволять распространение идолопоклонства, чем марксизм может позволить контрареволюцию, или монархия – движение чтобы казнить царя, или республика – попытку разрушить республику и установить диктатуру . Надо отметить, что Второзаконие 13:5-18 не призывает к смертной казни за неверие или за ересь. Оно осуждает ложных пророков (стихи 1-5), которые стремятся повести народ к идолопоклонству, знамениями и чудесами. Оно действительно осуждает индивидов, которые тайно пытаются начать обращение к идолопоклонству (6-11). Оно вправду осуждает города, которые устанавливают другую религию и разрушают правового порядка нации (13-18), и эти осуждения надо провести в жизнь человеку, чтобы отворотить осуждение Божие (стих 17). Это осуждение не применяется в миссионерской ситуации, когда надо начинать разработку почвы с анти-Бога: это ситуация обращения. На самом деле необходимо, чтобы одна нация, основанная на системе законов Бога, защищала этот порядок, наказывая основную измену против него. Нет общества без испытаний, и Бог испитывает человека, проверяя таким образом будет ли он отстаивать Божий порядок или нет (стих 3). Занимаясь ложными пророками, т.е. посредниками, закон обращается к одному настоящему Посреднику:
Этот Пророк и его работа описываются в стихах 15-19. Люди должны либо подчиняться Ему, либо Бог будет взыскивать за это от людей (стих 19). Комментарий Валлера насчет Пророка особо хороший:
Согласно Калвину “название ‘Пророк’ использовалось по enallage для множество пророков… Мнение тех, кто применяют его только к Христу, никак не корректно.”[33] Ясно, что отрывок относится на самом деле к пророками вообще, и в стихах 20-22 ложный пророк идентифицируется и называется самонадеянным: “не бойся его.” Термин однако в ровной степени ясно и более очевидно применяется к одному великому Пророку и Посреднику, как противостоящий многим ложным посредникам. Все пророки говорят словами одного Пророка, который говорит слово Господа. Так как есть один настоящий Бог, есть одно слово и один выразитель его. Все пророки говорили словами одного Пророка, Иисуса Христа, второй личности в Троице. Заповедь гласит: “Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.” В нашем политеистком мире много других богов, это много людей: каждый человек сам себе бог. Каждый человек при гуманизме сам себе закон и сам себе вселенная. Анархизм личное кредо, а тоталитарное государственное планирование и контроль – общественное кредо, так как в политеистическом мире только принуждение может собрать людей вместе.
Эти беззаконные студенты, хотя утверждающие, что никто не имеет право запрещать им что-нибудь, были склонными принуждать целую нацию. Тотальная анархия значит тотальное принуждение. Это богослужение Молоху вместе с мщением: все общество должно быть пожертвованным, чтобы удовлетворить этих модных жрецов разрушения. Студенческая революция, это подходящий кульминационный пункт для обучения в государственном регулировании. Пожертвовать дети государству, это значит обратить их против врага. Для пожертвованных детей, этих новых яничаров новой Турции, свернуть общество, которое породило их, и разрушить его, это приговор против богослужения Молоху их старших поколений. Иметь других богов и другие законы, другие школы, и другие надежды, чем одного настощего Бога, это значит при суждении попасть под всей тяжести закона. Наша культура сейчас подобна легенде о Емпедокле, греческом философе:
По подобию легендарному Емпедоклу из древности, наш мир сегодня ищет сделать из себя бога самопожертвованием. Те, кто подчиняются первой заповеди “Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим” – члены соглашения. Двумя основными ритуалами соглашения в Ветхом завете были обрезание и пасха, а в Новом завете – крещение и духовное общение. Бытие 17:9-14 дает нам установление обрезания как символ соглашения. Соглашение требует подчинение моральному закону (Быт. 17:1; 18:17-19). “ Дальше, моральный характер ветхозаветной религии символизируется обрезанием.”[36] Обрезание было широко преобладающим во всех культурах и всегда на религиозной основе. Это акт отрезания переднего конца кожи мужского полового органа.
Обрезание взыскивается законом в Лев. 12:3 на восьмом дне. Все, которые хотели принимать участие в пасхе, как евреи, так и иностранцы, должны были быть обрезанными (Исх. 12:48-49). Иисус и Иоанн Креститель, оба были обрезанными (Лук. 1:59; 2:21), как и святой Павел (Фил. 3:5), который настаивал на обрезании Тимофея, у которого мать еврейка, а отец грек (Деян. 16:3), однако Павел не требовал этого от Тита (Гал. 2:3). В самого начала значение обрезания и его духовные последствия понимались хорошо:
Подобные выражения можно найти в Лев. 26:41; Иер. 4:4; 6:10; Рим. 2:28-29; Кол. 2:11 и т.д. Современные комментаторы не видят большой разницы между еврейским и языческим обрезанием.[38] На самом деле различия очень большие. Для христиан первостепенная разница состоит в том, что библейский ритуал предписан Богом как часть Его откровения. Что касается значении ритуала, у язычников это ритуал введения в мужество, и в племя или в клан. Пока другие религии обычно признают недостатки человеческой природы, тем временем они поддерживают, что недостатки может устранить сам человек: отсюда связь обрезания с началом возмужалости. Молодой человек принимает свою ответственность в обществе и тоже свою религиозную ответственность соображаться с религиозными нормами через один акт желания, по своей воле. Язычество в своей сердцевине пелагийское. Обрезание на восьмом дне сдвигает силу ритуала от человека к Богу: грудный ребенок неспособен сам найти дорогу к оправданию, новому рождению и освящению: он всецело пасивный в этом ритуале. Таким образом объясняется факт божественной благосклонности. Как соглашение полностью представляет Божью инициативу к благосклонность, так и символ соглашения представляет то же самое. Поэтому заповедь была ясной: обрезание надо было совершить на восьмой день (или позднее), когда кровь ребенка могла бы свернуться как следует и позволить операцию. Одна церемония, связанная с обрезанием, это очищение женщины после родов (Лев. 12). Нечистота женщины имеет отношение к религиозной нечистотой и загрязненности тайнств. Миклем отмечает о Лев. 12:2:
Насчет манихейства хорошо сказано, но с “чистым сочувствием” рискуется больше! Ни плоть, ни дух павшего человека не чистые перед Богом. Нет больше надежды в духовном, чем в материальном. Обрезание свидетельствует о факте, что человеческая надежда не в рождении, а в новом рождении, и церемония очищения женщины свидетельствует о том же. Дни нечистоты для мужского ребенка семь: обрезание, своим свидетельством о заветной благосклонности, закончивает этот период. Для ребенка женского пола дни нечистоты были четырнадцать и в течении этого времени женщина не прикасалась ни к какой святой вещи и вход в храм был ей заказан. Эти периоды времени следовались днями очищения, тридцать три после рождения мальчика и шестдесять шесть после рождения девочки; после этого мать ходила в храм с жертвой, годовалым агнецом, или в случае бедности, как с Марией (Лук. 2:21-24), двумя голубями. Обрезание способствовало о сокращении периода по отношении к рождению мужского отрока, а ритуал очищения был свидетельством о членстве в соглашении для дочерей. Это напоминало, что заветная праведность давалась на милости Бога матери и ребенку, и эта милость, а не раса или кровь, дает основание для спасения. Служба продолжалась в церкве и описывается, например, в Книге об обычайной молитве как “Благодарственная служба о женщине после родов” или “Церковная служба о женщине.” Она начиналась с декларацией пастора: “Так как было угодно всемогучему Богу, по Его доброте, дасть тебе счастливого освобождения, и предостеречь тебя от великой опасности при рождении ребенка: ты должна сердечно благодарить Бога,” и заканчивалась представлением необходимого дара со стороны женщины. Ритуал относится не к настоящему греху, а к первородному греху, и он признание о падении человека и о заветной милости. Через рождение старий бунт Адама вводится снова в заветном домохозяйстве в форме ребенка, чья природа унаследенная от Адама. Эта наследственная испорченность признается, и в ритуале очищения женщины просится заветная милость. Нет никакой действительной причины о прекращении ритуала. Он был сведен к простой благодарственной службе в Книге об обычайной молитве, которое само собой представляет атрофию его значения, но и это далеко обгоняет практики других церквей. Крещение – символ обновленного соглашения, заменивший обрезование. Это символ религиозного очищения и посвящения в Ветхом завете (Исх. 29:4; 30:19,20; 40:12; Лев. 15; 16:26, 28; 17:15; 22:4,6; Чис. 19:8). В Иез. 36:25,26 нам показывается крещение “обрызгивание” как символ нового рождения заветного народа после плена и оно связывается с “новым сердцем.” Иеремия 31:31-34 связывает это “новое сердце” с новым соглашением во Христе. По условиям этих текстов новообращенные в Израиля крещались до обрезования, показывая этим что имелось ввиду новое соглашение. Иоанн Креститель, который призывал всего Израиля к крещению, указывая что век Мессии уже под рукой. Исключая случаи новообращенных взрослых, крещение, как и обрезование, надо применять к детям, как символ членства в соглашении по милости. Не удивительно, что большинство опонентов крещению младенцов, логически тоже пелагийцы или хотя бы арминисты. Они настаивают на претензию, что прерогатива на спасение должна оставаться за человека. Другой ритуал членства в соглашении, пасха, был установлен в Египте (Исх. 12; 13:3-10; Числ. 9:1-14; Втор. 16:3-4; Исх. 23:18), чтобы чествовать освобождение, кульминационный акт Бога в Его приговоре над Египтом. Все первенцы Египта были убиты Богом, который прошел мимо домов израильтян и других верующих, у которых столбы и перекладины ворот были обрызганными кровью ягненка или козленка, а члены домохозяйств стояли посохом в руках, ожидая тронуться в путь к обещанному Богом освобождению. Ягнята или козлята выпекались целыми и елись с незаквашенным хлебом (чтобы символизировать непорочность жертвы, Лев. 2:11; I Кор. 5:7,8) и горькими травами, чтобы символизировать горечь их рабства в Египте. Центральной для пасхи является кровь. В соглашении с Аврамом (Быт. 15:7-21) от Аврама требовалось пройти между разделенными частьями убитого животного, которое объясняет смерть участника в соглашении, т.е. смерть настоящей жертвы, которая придет – Иисуса Христа, и смертный приговор над теми, кто изменил Его завету. Мойсей на Синае взял кровь и обрызгал алтарь и людей (Исх. 24:4-8), чтобы показать, что соглашение покоится на искупление, полностью предусмотренное Богом, и что наказание за отступничество от завета смерть. Стибс умело обобщил главное значение “крови” в Святом писании:
Пасха чествует избавление Израиля, так же как и причастие на Господней трапезе чествует избавление настоящей Божьей церкви через кровь Иисуса Христа. Чествование причастия означает принимать через веру избавление и очищение от грехов, и благословение для заветной жизни в Христе, через Его искупительную жертву. Пасха была дважды свидетельницей требования крови. Кровь востребовалась, первое, от всех египтян за их неверие. Первенцы представляли в своем лице все домохозяйство и смертный приговор против них был смертным приговором для всех. Второе, Израиль не меньше чем Египет был под смертным приговором. Не было из-за чего спасать их и не могло бы быть. Однако смертный приговор против заветного народа принял на Себя Бог Сын в виде крови агнеца. То же самое двойное свидетельство о крови появляется и в кресте. Первое, Израиль был приговорен к смерти (Мат. 24) и намечалось его уничтожение из-за его измены к завету. Второе, народ Христа избавился от грехов через заветную кровь и был освобожден от приговора над Иерусалимом и Иудеей. Таинство Господней трапезы – это христианская пасха, “ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины” (I Кор. 5:7,8). Первое чествование на Тайной вечере в горнице было в заключении пасхи. То же самое двойное свидетельство основное также и для Господней трапезы и ее невозможно чествовать как надо, если этот аспект отрицается или пренебрегается. Первое, пасха Израиля чесвовалась в ожидании победы. Евреи были должны есть в спешке: Бог избавлял их в ту самую ночь от их угнетателя и врага через могущественный приговор против Египта и ограбление египтян (Исх. 12:11, 29-36). Христианская пасха утверждает избавление верующих от греха и смерти и их освобождение от врага. Это одновременно и духовное и материальное спасение. Чествовать смерть Божьего первенца для нашего спасения, значит чествовать смерть врагов Бога, их первенцев, их целостность, под Его осуждением. Это требует от нас стремиться к победе (Исх. 12:11), если хотим получить ее. Ограничивать причастие только к духовной победе скорее всего акт манихейский, нежели христианский; это значит видет Бога как владетель только духовного, но не и материального царства. Следовательно, второе, как становится ясным, Господня трапеза это победа, потому что она осуждение. Святой Павел объявляет, что причастие – приговор против верующих “кто есть и пьет недостойно… не рассуждая о Теле Господнем” (I Кор. 11:27-30). Если это осуждение верующих, которые нарушают, то насколько сильнее Тайная вечеря произносит проклятие бунтующемуся против Бога миру? Однако, третье, дети завета, т.е. обрезанные мальчики, и дочери завета едят и пьют от него. Действительно, служба замышлялась, чтобы объяснить значение причастия самым младшим мальчикам, способные говорить, которым предназначалась роль спрашивающих “что это за служение” (Исх. 12:26). Тогда отец объяснил это значение всем. В ранней церкве дети ели и пили от причастия, согласно всем свидетельствам в записях. Свидетельство святого Павла показывает, что присуствовала и участвовала вся семья: это была вечеря (I Кор. 11). Древность христианской церкви Джозефа Бингама цитирует доказательство о продолжительной практике участия детей и подростков. Ясно, что эта практика перенеслась от пасхи Израиля, и в Святом писании нет никаких свидетельств об отказе от нее. В то же самое время надо отметить, что ранняя церковь строго исключала посторонных от причастия. Аргументы против этого включения детей более рационалисткие и пелагийские чем библейские. Заповедь “Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим” взыскивает, первое, чтоб человек знал, что его единственная надежда на спасение состоит в крови жертвы Божьей, Божьего агнеца, и чтобы жил в благодарственном подчинении. Второе, человек должен признать, что вся кровь управляется Богом и Его законом-словом, и кто делать что-то вне Бога и Его закона-слова грех,, “потому что… все, что не по вере грех” (Рим. 14:23). Стибс писал:
Не иметь других богов, значит не иметь другого закона, чем закона Божьего, и никакого деяния или помысли вне Его закона-слова. То ли для пищи, чтобы поддерживать гражданское право, на войне или при самообороне, кровь можно пролить только по условиям Божьего слова. Когда Бог позволяет этого, человек не может противоречить Богу, или предлагать “лучший” или “высший” путь без греха. Таким образом рассматрывать вегетарианство, пацифизм, или несопротивление во всех случаях, как “высший” путь, значит считать Божий путь нисшим, чем человеческий. В очень близкой связи с доктриной о пасхе находится спасение первенцев и их освящение.
Спасение здесь весьма физическая материя, потому что спасения нельзя никогда отделять от мира физического или духовного. Израиль был физически порабощен Египтом, точно так же как был и в рабстве у греха. Падение человека поставило его телом и духом в рабстве, и следовательно спасение тотальное, воздействующее на все существование,а не только на один его аспект. Ограничить спасение до души человека, исключая его тело, его общество, и каждый его аспект и взаимоотношение, это значит отрицать библейское значение спасения. И вправду, все творение в конце концов включится в спасении (Рим. 8:20,21) Первенец, о котором упоминает закон, первородный матери, а не отца: он “первенец, разверзающий всякие ложесна” (Исх. 13:2).[42] Анализ Фейрбейрна о спасении первенца особо хорош:
Акт освобождения был таким образом ритуалом утверждения членства в соглашении. Весь Израиль, человек и скот, был признательным быть Божьим владением, Его “первенец” по милости и усыновлению. Израиль заслуживал смерть не меньше чем Египет: его освобождение было актом милости суверена. Бог указал этот факт Аврааму, призывая его принести в жертву Исаака. В принципе Библия не осуждает человеческое жертвоприношение. “Все библейское жертвоприношение покоится на идее, что дарение жизни Богу, при посвящении или при искуплении, необходимо для действия или восстановления религии.” С другой стороны “человек, в ненормальной связи с грехом, не в состоянии предложит этот дар своей жизни лично. Поэтому в игру вводится принцип перебрасывания на чужую голову: одна жизнь заменяет другую.” [44] Но даже без греха, человек не может дать Богу ничего, которое он уже не получил от Бога. Факт, что спасение первородного нормально связывается с восьмым днем, время обрезания, присоединения к соглашению, превращает его в то же самое время в потверждение соглашения родителями. Животные часто давались прямо священнику. Род Леви стал помогающим священникам родом, посвященный Богу, как первенец (Числ. 3:40,41). Закон заботиться о защите родителей от чрезмерного вноса за спасение (Лев. 27:1-8). Другие законы относительно первенцев, т.е. повторно заявляющие то же самое, это Числ. 8:16,17, который связывает право Бога над перворожденными Израиля, с уничтожением египетских перворожденных; Числ. 8:18, который устанавливает Левитов как заместители всех первенцев; и Числ. 3:11-13; 44-51, которые дают специфические подробностиоб этой замене. Перворожденные из стад и стаи определяются в Исх. 13:11-13 и Исх. 22-30, как и в Исх. 34:19,20; Лев. 27:26,27 и Числ. 18:15,17. В Числ. 18:15,17 уточняется, что первенцы коров, овец и коз нельзя выкупать, а надо, согласно Втор. 14:23; 15:19-22, вместе с десятиной зерна, вина и масла есть пред Господа для второй десятиной. Валлер комментирует Втор. 14:22,23,28:
Надо отметить, что эта вторая десятина не была строго одной десятой и не заделялась из специального запаса, а “ первые плоды занимали место второй десятины у животных”[46] В добавление к спасению первенцев требовался поголовный налог от каждого дватцатилетнего мужского и старше (Исх. 30:11,16), который использовался обычно для построения молельни (Исх. 38:25-28). Он платился левитами и всеми другими. Он напоминал, что все остались в живых только по милости Бога. После построения молельни (тронный зал и дворец Божьего управления) налог использовался для поддержания гражданского порядка. Формальное зачисление в зрелости означало платить пол сикла в знак признания Божьей предвидящей милости. Все платили одинаковую сумму. “Это было признание греха, одинаково обвязывающее всех, поэтому и налог был одинаков для всех; и он спас от Божьего мщения тех, которые были бы наказаны некоторой-другой ‘чумой ’; если они были слишком надменными, чтобы признать греха своего.”[47] Поголовный налог напоминал, что они живые по Божьей милости, и что их жизни и сущности были проигранные изменой против Бога. Следовательно это было скорее всего церемонией, связанной по смыслу с спасением первенцев, пасхой и Днем искупления, нежели десятиной. Первые плоды стада, как и поля, надо было отдать с отмеченными исключениями, Господу на содержание левитов, согласно Закону соглашения.[48] Закон о первых плодах появляется в Лев. 23:10,17 и Втор. 26:1-11, также в Числ. 15:17-21; Исх. 22:29; 23:19. Новый завет обращается к первым плодам в Рим. 9:8-13; 11:16; 16:5; I Кор. 15:20-23; 16:15; Иак. 1:18; Отк. 14:4. Когда Иисус Христос воскрес из мертвых, говорили что он “первый сноп, который колыхнулся перед Господом на второй день Пасхи, потому что Христос действительно разорвал оковы смерти в тот самый момент.”[49] Святой Павел объявляет: “…и мы самы, имея начаток духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего” (Рим. 8:23). Жертвование перворожденных и первых плодов было близко связано с десятиной и вместе с ней составляло символическую жертву целого. Десятина, однако, была в добавлении к жертве первенцев и первых плодов. Ранняя церковь видела жертвование первенцев выполненым в Иисусе Христе, жертву, которую Бог дал, выполняя требование к семьи верующих. Жертвование первых плодов однако продолжалось, хотя и оно было тоже в ровной степени выполнено через Христа. Собирание первых плодов принимало разные формы, например как оплачивание первой годовой продукции церковных приходов, которых папа требовал от приходов в Англии, даренные иностранцам. Генри VIII отменил эти сборы, однако королева Анна восстановила их в пользу Английской церквы, чтобы увеличить ее небольшие средства к существованию.[50] Что касается десятины, согласно Бингаму “древные верили, что закон о десятине не только официальное и политическое распоряжение, но также моральная и пожизненная обязанность.”[51] Уже много веков десятина платилась натурально, т.е. буквально одна десятая часть полученного с поля, а не его денежный эквивалент. Амбары для десятин строились в десятинные дома.[52] Десятина взыскивалась церковным советом под угрозой отлучения от церкви, но это было отменено во Франции в 1789 году и постепенно впало в забвении. Некоторое время она взыскивалась в протестантских кругах, но здесь тоже начали пренебрегать ее, или она превратилась просто в десятину для церкви.[53] Десятина или десятая часть появляется очень рано, далеко до Мойсея; когда Аврам давал десятину (Быт. 14:20; Евр. 7:4,6), это было видимо установленной практикой, так что ее начало можно искать еще в первоначальных откровениях Адаму. Иаков тоже говорил и десятине (Быт. 28:20-22). Часть Господа, связанная с десятиной появляется в войне против мидийцев, когда Бог определяет Господнюю часть военной добычи на одну пятую до одной пятисотой в зависимости от трофеев (Числ. 31:25-54). Закон о десятине появляется в Лев. 27:30-33; Числ. 18:21-26; Втор. 14:22-27; 26:12,15. Равины и многие православные ученые различают три десятины; некоторые православные ученые и виртуально все модернисты видят только одну десятину.[54] Наличие трех десятин в самые ранные годы, это вопрос записывания, т.е. от древнееврейских документов самого раннего периода, имеющих отношение к Святому писанию, т.е. от апокрифов. Тобит, датированный к 350 году до н.э. или от 250 до 200 года до н.э. Дейвисом[55] и “К концу третьего века до н.э..” Джеманом,[56] дает очень польное доказательство о трех дсятинах (Тобит 1:5-8). Подобное доказательство можно найти и в Древностях Джозефуса, кн. IV, и в Джероме, к более поздной дате.[57] Историческое доказательство раскрывает практику; Святое писание склоняется к трем видам десятины. Тяжесть доказательств на стороне тех, которые настаивают на сведение видов к одной десятине. Следовательно, анализируя десятину становится ясным, первое, что есть три вида десятины: первая, это Господняя десятина (Числ. 18:21-24), которая шла к левитам, а они давали десятую часть этого священникам (Числ. 18:26-28); вторая, праздничная десятина, чтобы веселиться перед Господом (Втор. 12:6-7,17,18); третяя, бедная десятина, которую разделяли на месте между местными левитами, странниками, сиротами и вдовами (Втор. 14:27-29).[58] Второе, Господь как Создатель всего, установил условия человеческой жизни и использование человеческой сущности. Некоторые определенные количества были святыми в Господа. Десятина имела существенное значение, чтобы увеличивались стада или стаи, или урожай с поля. Если выкупалась, т.е. платилась Богу деньгами, надо было выделить пятую часть суммы. При выделении десятины человеку нельзя было выбирать хорошее или плохое для Господа, а взять всякое десятое животное для его десятины. Если у человека было шестнадцать телят, он был должен выделить только одного, десятину из подсчитанных. Выделяя одну пятую в деньгах, он старался выравнить десятину, но в целом требования были в пользу человека (Лев. 27:30-33). Третье, вторую десятину надо было использовать на веселье перед Господом на трех религиозных праздненствах в течении года. Ее надо было принести в храм денежной форме и потратить там за себя на Пасхе, на храмовом празднике и на одном из недельных праздников, какие устраивались на две недели религиозного “отпуска” (Втор. 12:6-7; 14:22-27; 16:3,13,16). За исключением части, выделяемой для левитов, эта десятина оставалась у приносящего и использовалась в его удовольствие. Не было никакого второго выделения животных для второй десятины; это выделенные в первой первенцы стада занимали свое место во второй десятине (Втор. 12:17,18). Четвертое, третья десятина была бедной десятиной, для использования на месте с бедными, вдовами, сиротами, беспомощными чужанами, людьми, неспособными помочь себе из-за возраста, болезни или из-за других специфических условий. Надо было тоже помнить о левитах (Втор. 14:27-29). Пятое, согласно Томпсону десятина таким образом насчитывала одну десятую часть для Господа, одну десятую для бедных и небольшая часть из второй десятины для левитов. Томпсон назвал ее “одной шестой дохода человека,” так как третья или бедная десятина попадалась дважды на каждый шестилетный период.[59] В смысле этого Томпсон видит тотальную десятину как равную однодневному труду из шести.[60] Это может быть немножко и выше настоящей величины, но все же близко. Если не считать вторую десятину (т.е. часть левитов), в итоге получается 13.33 процентов годового дохода, в то время как расчет Томпсона тянет к немного высшему проценту. Шестое, нет десятины от продукции хозяйства в седьмой или субботный год (Лев. 25:1-7). В такой год нельзя было сеять, подрезать ветви, жать и собирать плоды. Плоды деревев и лоз оставлялись упаст на землю, исключая то, что бедные собирали за себя, или что домашные и дикие животные ели, или сам хозяин ел немедленно (Исх. 23:11). Роулинсон комментирует:
Возразим Роулинсону по одному пункту: субботное использование поля и виноградников было бесспорно подобным собиранию колосьев, т.е. собственник управлял доступом бедных, заслуживающих этого. Еще о сельскохозяйственной субботе будет сказано дальше. Седьмое, возложение десятины означает пропорциональное приношение. Десятина бедного человека одинаково дорога Богу, как и десятина богатого. Принцип десятины установлен ясно в законе: “Но каждый с даром в руке своей… какое Он дал тебе” (Втор. 16:17. Тот самый принцип объявляется снова святым Павлем в II Кор. 8:12 как сущность христианского приношения. Святой Павел писал с уважением о собирании помощи для бедных и цитировал принцип десятины при собирании бедной десятины от христиан. Посредством пропорционального приношения никакой лишний груз не попадался никому: не ожидалось, чтоб богатые дали все, ни чтоб нагрузка пала на согласные давать. Восьмое, посредством десятины существовали конкретные и реальные отношения с Богом. Согласно Мал. 3:7-12, Божие проклятие падало на тех, кто отрицал распоряжение Его о десятине, потому что это все равно “отступить от уставов Божьих” (Мал. 3:7). Подобно этому Божие благословение изолется потопом над теми, кто подчиняется закону о десятине. Как писал Самуел Рэдерфорд (1600-1661): “Я убежден, что Христос настолько ответственный и подчиняющийся закону, что он отплатится за все, что заложено или дано для него; убытки ради Христа, это только наши сбережения, отданные в банк Христовой руки.”[62] Это не плата от Бога, который не должен ничего никому человеку, а благословение. По началу Малахия обещает благословение нации, как мы увидим позже, но и личный аспект не отсуствует. Дж. Х. Пембер писал в своем труде Самые ранние века земли:
И как преподобный Самуел Чадвик (1860-1912) писал: “Никакой человек не может ограбить Бога, не обрекая при этом свою душу на вечный голод.”[64] Девятое, Господняя десятина и бедная десятина заботятся об основных социальных функциях, которые при современном тоталитаризме стали сферой деятельности государства, а именно об образовании и благополучии. Образование было одной из функции левитов (не храма). Левиты полагали священникам в религиозных обязаностях относящиеся к храму (I Пар. 23:28-31; II Пар. 29:34; 35:11), и работали как служащие, судьи, музиканты (I Пар. 23:1-5). В благочестивом гражданском порядке группа, лучше всех обученная в законе Бога, очевидно должна исполнять далеко идущие общественные службы. Так как их издержки были обеспечены десятиной, основные расходы общества для гражданского управления сводились к мелочи. Десятина – признание царства Божьего; в I Цар. 8:4-19 цитируются последствия от отвержения Его царства: тоталитаризм, угнетение, потеря свободы, и увеличенные расходи для гражданского управления. Без десятины основные общественные функции пали бы в два вида ловушек: с одной стороны, государство принимает эти функции на себя, а с другой стороны богатые индивиды и фондации упражняют преобладающую власть над обществом. Приношение десятины освобождало общество от этой зависимости от государства и от богатых индивидов и фондаций. Десятина ставила основной контроль общества в руки людей Божьих, приносящих десятину. Им прказывали приносить “все десятины в дом хранилища” (Мал. 3:10). Хранилище, о котором говорил Малахия, было буквально этим: физический склад, который был Божий, т.е. принадлежал этой религозной традиции левитов, которая вместо того, чтобы пойти в вероотступничество и синкретизм, оставалась верной Богу и Его закону-слове. Люди не отдавали бы десятину, если она шла в неверное хранилище; ее обязаность было судить между благочестивыми и неблагочестивыми левитами. Подобно этому, люди не отдавали бы десятину, если она не шла для настоящей благочестивой работы, для церкви, миссионерских дел, и школ, которые преподавали верно закон-слово. И опять, бедная десятина была в руках приносящих: никто не мог использовать ее, или их продукцию субботных годов, или собирание колосьев с их полей, чтобы субсидировать зло, лень или вероотступничество. Цель бедной десятины было оздравление набожного общества, а не его разрушение. Как мы видели, десятина шла к левитам, которые давали десятую часть десятины священникам. Таким образом только небольшая часть десятины шла к священникам и для содержания богослужения. В пустинный период левиты имели важные обязаности по поддержке и транспортировке святилища, однако позднее эти обязаности исчезли. Левиты усвоили более широкие общественные функции и никакой пророк никогда не критиковал и не оспаривал эти функции, а это значит, что они были ясные еще в объявленном призыве Бога. Левиты, как род “первенцев” по выбору Бога, были таким образом род с основными функциями перворожденных, которые были руководящими в широком смысле слова. Хотя “скипетр” был отдан Иуде (Быт. 49:10), с другой стороны Леви, как род перворожденных (Числ. 8:18), имел основные функции управления. Следовательно существовало основное разделение властей между государством (Иуда и трон) и широко руководящими функциями (Леви). Это разделение было нарушено с исчезновением десятины как фактор управления. В средневековной и реформисткой Европе широкие руководящие функции принадлежали миру десятины. Одна из причин для часто встречающегося отсуствия недоверия к государству была в общем ограниченная роль государства. Школы, больницы, лепрозории, благотворительность для сирот, вдов, иностранцев и бедных, все это и еще больше было сферой деятельности десятины. Благодаря этому в средневековной церкве появилась коррупция, однако эта коррупция была далеко затенена дегенерацией и расточительностью современного государства. Надо припомнить также, что десятина шла к местной церкве или епархии. Законы Едмунда, принятые на ассамблеи в Лондоне в 942-946 году, гл. 2, гласят: “Мы приказываем всякому христианину в его христианстве платить десятины, и церковные налоги, и Петровые пенсы, и пашную милостыню. И если кто-то не сделает это, пусть будет отлучен от церквы.” Законы Етелреда 1008 года объявляют:
Библия показывает закон о десятине как основный закон благочестивого социального порядка. Чтобы понять полное значение дестины, важно знать, что библейский закон не предвидит никакой налог на собственость; право взимать налоги с недвижимости безотговорочно отказывается государству, потому что у государства нет земли, с которой взимать налоги. “Господня земля” (Исх. 9:29; Втор. 10:14; Пс. 23:1; I Кор. 10:26 и т.д.); поэтому только Бог может взимать налог с земли. Потому что если у государства претензии на право взимать налог с земли, это значит что государство выдает себя за бога и создателя земли, когда вместо этого государство только слуга Божьего правосудия (Рим. 13:1-8). Так как если государство вмешивается в царство Божие, оно само привлекает осуждение на себя. Иммунитет земли от государственных налогов означает свободу. Следовательно человек не может быть лишенным от его земли; каждый человек имеет основную гарантию о своей собственности. Как указывает Ранд:
Так как земля не собственность государства, ни часть государственной юрисдикции, государство не имеет никакого права взимать налоги с Божьей земли. Более того, если государство берет столько, сколько и Бог, т.е. одна десятая от дохода человека, это знак о вероотступничестве и тирании (I Цар. 8:4-19). Современные государства, конечно, берут в форме налогов несколько десятин. Десятина не дар Богу; это Божий налог за пользование земли, которая по всем пунктам под Божьим законом и юрисдикцией. Только когда плата перевысит десять процентов можно говорить о даре и “добровольном приношении” (Втор. 16:10,11; Исх 36:3-7; Лев. 22:21и т.д.). Десятина веками собиралась законно, т.е. государство устанавливало правовые взыскания, чтоб десятины платились церкве. Когда штат Вирджиния отменил свой закон, по которому десятина платилась обязательно, Джордж Вашингтон выразил свое неодобрение в письме к Джорджу Мейсону от 3 октября, 1785 года. Он верил, говорил он, что “надо задолжать людей платить за содержание того, что они открыто признают.”[67] Еще с четвертого века н.э. гражданские правительства начали взыскивать десятину, так как верилось, что если страна откажет Богу Его налог это приведет только к ее погибели. С конца 18-го века и более специально в последные годы, такие законы исчезли под ударами атеистких и революционных движений. Вместо освобождения человека от “угнетающих” налогов, отмена десятины открыла дорогу действительно угнетающему обложению налогами государством, с целю принять на себя социальные ответственности, когда-то поддерживаемые деньгами десятины. За основные социальные функции надо платить. Если за них не платит десятиной ответственный христианский народ, то будет платить тираническое государство, которое будет использовать благополучие и образование как ступеньки к тоталитарной власти. Вопрос обобщил очень умело Лансдел:
Показательно то, что в Советском союзе религиозным группам была запрещена всякая благотворительная деятельность.[69] Если церковная группа могла бы собирать средства или товары, чтобы оказать подкрепление больным и нуждающимся членам общины или религиозного братства, это немедленно создало бы силу, независимую от государства, как лекарство для социальных проблем. Более того это создало бы силу, которая достигала бы людей более прямо, более эффикасно и мощно. Последствие было бы прямой конфронтацией с превосходством государства. По этой причине при демократии постоянная цель репресивного законодательства это елиминировать сиротства, а благотворительность иззята государством, как большой шаг к тоталитаризму. Лансдел прав. Те, которые не дают десятину, анархисты: они уничтожают свободу и порядок общества и спускают с привязи демоны плановой экономики. 5. Закон как власть и дискриминация Факт власти неотделим от закона. Закон не закон, если ему не хватит власти связывать, вынуждать и наказывать. Хотя и ошибочно дефинировать закон просто как угнетение и принуждение, тем не менее будет серьезной ошибкой дефинировать его без признания, что его основа - –ринуждение. Упразнять Бога от абсолютной власти, это значит отрицать, что он Бог. Отделять власть от закона, это значить отказывать закону статус закона. Факт, что Бог многократно идентифицирует Себя в Святом писании как “Всемогучий” (Быт. 17:1,35; Исх. 6:3 и т.д.), это часть Его утверждения как тотальный владетель и отсюда Его призыва и подчинению. Власть – религиозная концепция, и бог или боги каждой мыслимой системы – источник власти этой системы. Монарх или правитель имеют свое религиозное значение именно из-за своей власти. Когда демократическое государство берет власть, оно тоже присваивает себе религиозные претензии и прерогативы. Из-за того, что марксисткое государство имеет больше власти, и претендирует о больше власти, чем другие современные государства, оно отвергает христианство более всего радикально: оно не может терпеть приписывание абсолютной власти другому богу, чем себе. В антихристианском государстве власть охраняется ревностно и каждое разделение власти, целящее ограничить его власть и помешать ее концентрации, горько оспаривается. Закон – примененная власть, иначе он перестает быть законом. Закон больше чем власть, однако без принуждения нет закона. Те, которые возражают принудительному элементу в законе, на самом деле возражают против закона, со знанием дела или бессознательно. Цель закона отчасти быть “ужасом” для “делающего злое” (Рим. 13:4); слово “ужас” дан более мягкий перевод в современной версии, но весь общий смысл Святого писания требует элемент страха, когда человек встанет перед Богом и когда грешный, беззаконный человек встанет лицом в лице с законом. Святой Павел выясняет однако, что власть происходить от Бога: “…ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены” (Рим. 13:1). Так как Бог – абсолютная власть, всякие подчиненные и созданные власти извлекают свою службу, силу и моральный авторитет только от Бога, и должны упражнять их только по Его условиям и под Его юрисдикцией, иначе встретятся лицом к лицу с Его осуждением. Поговорка лорда Актона: “Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно” – либеральная полуистина и отражает либеральные иллюзии. Первое из всего, всякая власть не развращает. Власть благочестивого супруга и отца управлять своей семьей не развращает его; он упражняет ее под Богом и по условиям Божьего закона-слова. Вместо того, чтобы быть развращенным своей властью, набожный человек благословен посредством этой власти, и он превращает ее в благословение для своей семьи и общества. Благочестивый правитель, который с готовностью использует свою власть для законных и моральных целей, обеспечивает процветание общества под его властью. Две беды с властью и с ее применением, это с одной стороны страх от использования власти, и с другой стороны неморальное использование власти.. Две эти беды сильно преобладают в каждом гуманистком обществе. Люди, которые боются использовать власть законно и морально, развращают свои семьи и общества. Неуспех упражнять должимую власть ведет общество к беззаконию и анархии. Неморальное использование власти ведет к развращению общества и угнетению свободы, однако не использование власти причиняет это разложение, а неморальное использование ее. Власть не развращает, когда используется чисто под Богом: она благословляет, приносит процветание, (наводит) порядок и управляет обществом к его прогрессу и благополучию. Второе, если “абсолютная власть развращает абсолютно,” тогда Бога надо назвать развращенным, потому что Он один имеет абсолютную власть. Однако Актон ошибается: человек не может иметь абсолютную власть. Он может добиваться ей, и это стремление к власти развратное и развращает общество, но человек остается, помимо всех своих претензий, тотально под абсолютной власти Бога. Не только вся власть происходит от Бога и постановлена Его абсолютной властью, но она предписана и связана с Его абсолютной правдой. Закон следовательно, когда он настоящий закон, не только власть, а также и правда. Поэтому он “ужас” для злодеев, но безопасность и “похвала” для набожного гражданства (Рим. 13:2-5). Так как настоящий закон имеет свои корни в суверенном Боге, сама природа всего существующего работает, чтобы поддерживать его. Как пела Девора: “С неба сражались, звезды с путей своих сражались с Сисарою” (Суд. 5:20). Закон или праведен, или он антизакон, маскированный под законом. Современный правовой позитивизм, марксизм, и другие правовые философии являются таким образом представителями антизакона, тем что они отрицают закон как приближение крайнего порядка и истины, и признают только гуманисткую доктрину о законе. Если разъединить закон от праведности и истины, это ведет с одной стороны к анархию какого-то беззаконного и бессмысленного мира, или с другой стороны к тоталитаризму одной элитной группы, которая навязывает свою относительную “истину” другим людям абсолютным и беспринципным принуждением. Но от закона требуется быть слугой правосудия под Богом, а гражданский служащий “Божий служитель” (Рим. 13:5-6). Эта концепция о законе как слуга правосудия вовсю забыта сегодня, а когда вспомнят о ней, над нею насмехаются. Но все таки она единственное возможное основание для справедливого и процветающего общественного порядка. У закона как слуга отсуствует высокомерие позитивистких правовых теоретиков, которые не видят никакого закона ни правды вне себя. Служащий закон – закон под Богом: от него требуется смирение, которое нельзя найти у позитивистких законов. Сторонники правового позитивизма склонные обвинять христиан в гордости, но мир никогда не видел более безжалостную надменность и гордость, чем показанную релятивистами, было то в древней Греции, в Ренесансе или в дватцатом веке. Другой аспект закона подразумевается из выступления святого Павла в Рим. 13:1-6: закон всегда дискриминирующй. Невозможно избежать или уклониться от этого аспекта закона. Если закон выполняет свою функцию: установить правосудие и защищать благочестивых, подчиняющихся закону людей, тогда закон должен дискриминировать нарушителей и строго искать их осуждение. Закон не может поддерживать равенство, не переставая быть законом: во все времена, во всех обществах и во всяком обществе, закон определяет тех, которые являются законными и которые незаконными членами общества. Самый факт существования закона вводит фундаментальное и решающее неравенство в обществе. Отмена закона не елиминирует неравенства, потому что тогда сам факт полного естественного отбора выделит элиту и установит фундаментальное неравенство. Закон часто используется как мнимое орудие для достижения равенства, но это или самообман, или попытка власть имущих обмануть других. Революционные группы борцов за “гражданские права” кстати такой случай. Их цель не равенство, а власть. Происход негритянской культуры африканский и колдовский, а цель колдовства контроль и власть над Богом, человеком, природой и обществом. Вуду, или колдовство, было религией и жизнь американских негров. Песни вуду лежат в основе джаза, а старая вуду с ее нацеленостью к власти, просто сменилась революционной вуду, модернизованное добивание власти.[70] Студенческая революция атакует неравенство между студентами и факультетами, между студентами и правящими властями, но они последовательно отвергли выходные уступки в пользу более широким претензиям о власти. Цель с самого начала была власть. Перечисление можно продолжать до бесконечности. Цель борцов за равенство всегда была власть, а равенство только аргумент, чтобы щекотать большую совесть безверных и шатко управляющих елементов. Закон всегда требовал неравенства. Вопрос просто такой: будет ли это неравенство по условиям фундаментального правосудия, т.е. вознаграждение добра и наказание зла, или будет неравенство триумфирующих несправедлвости и зла. Заповедь “Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим” значит тоже “Да не будет у тебя других властей пред лицем Моим,” независимых от меня и имеющих приоритет перед Мною. Заповедь может гласить тоже “Да не будет у тебя других законов пред лицем Моим.” Власти, которые сегодня, больше чем всегда, представляют себя как другие боги, являются антихристианскими государствами. Антихристианские государства делают из себя богов и поэтому видят себя как источник закона и власти. В сторону от библейской точки зрения государство становится другим богом, и вместо закона преобладает законность. Это увлечение по законности имеет длительную историю в современном мире. Гойе, министр юстиции Франции в годы Царства терора, стал известным как “казуист гильотины” из-за своей преданности к законности. Позже, как член Директории, когда столкнулся с предательским захватом власти со стороны Наполеона, он заявил: “В худшем случае, как могла бы произойти революция в Сен Клод? Как Президент, я имею сюда в моем распоряжении печать Республики.”[71] Сталин проводил свой нескончаемый терор под зонтиком законности. Однако законность не закон. Государство может через стриктную законность вступить на путь к радикальному беззаконию. Законность относится к правилам игры, как они установленные государством и его судебной системой. Закон имеет отношение к фундаментальному, данному Богом порядку. Современное государство заступается за законность как средство для противопоставления закону. В итоге получается законное уничтожение закона и порядка. Как результат государство, вместо того чтобы быть “ужасом” для злодеев, становится постепенно ужасом для уважающих закона граждан, для праведных и набожных людей. Хулиганы тероризируют страну беспорядками и насилием, и при этом без страха. Более того, также как Рим объявил войну христианству, так социализм и коммунизм, а постепенно и демократии, состоят в войне против православной и библейской веры. Последствие такого дезертирства со стороны государства от его призвания как слуга правосудия может привести в конце концов только к падению государства. Государство, которое перестает быть ужасом для злодеев и становится ужасом для благочестивых, совершает самоубийство. [1] C. F. Keil and Delizsch, Biblical Commentary on the Old Testament, vol. III, The Pentateuch (Grand Rapids: Eerdmans, 1949), p. 322. [2] Rabbi Dr. I. Epstein, ed., The Babylonian Talmud, Seder Nezikin, vol. IV, Aboth (London: The Soncino Press, 1935), p. 22, n. 8. [3] The Holy Scriptures According to the Masoretic Text (Philadelphia: Jewish Publikation Society of America, 1917, 1961). [4] C. H. Waller, “Deuteronomy,” in Charles John Ellicott, ed., Ellicott’s Commentary on the Whole Bible (Grand Rapids: Zondervan), II, 25. [5] Richard Seaver and Austryn Wainhouse, eds., The Marquis de Sade: The Complete Justine, Philosophy in the Bedroom, and other writings (New York: Grove Press, 1965), pp. 329-337. [6] Patrick Fairbairn, The Revelaion of Law in Scripture (Grand Rapids: Zondervan, 1957 [1869]), pp. 29-31. [7] Dr. J. A. Huffman and Knute Larson, Through the Bible in Two Years, Book 6, pp. 5, 32, 33. Sekond year, second quarter (Winona Lake, Ind.: Lambert Huffman, 1962). [8] Talmud: Seder Mo’ed, vol. I, p. 264, n. 9. [9] Jaroslav Pelikan, Daniel Poellot, eds., Luther’s Woorks, vol. 9, Lektures on Deuteronomy (St. Louis: Concordia, 1960), p. 70. [10] Keil and Delitzsch, op. cit., III, 324. [11] John Calvin, Сommentaries on the Four Last Books of Moses in the Form of a Harmony (Grand Rapids: Eerdmans, 1950), I, 265. [12] Ibid. [13] Masoretic Text of the Jewish Publication Society of America, hereinafter referred to as MTV. [14] Luther, Deuteronomy, p. 73 f. [15] Keil and Delitzsch, op. cit., III, 325 f. [16] Luther, op. cit., p. 74 f. [17] H. C. Leupold, Exposition of Genesis (Columbus, Ohio: The Wartburg Press, 1942), p. 500 f. [18] Oswald T. Allis, God Spake By Moses (Philadelphia: Presbyterian and Reformed Publishing Co., 1951), p. 62 f. [19] Keil and Delitzsch, op. cit., III, 451. [20] John Calvin, Commentaries on the Four Last Books of Moses, vol. I, p. 424. [21] Keil and Delitzsch, The Pentateuch, III, 393. [22] C. H. Waller, “Deuteronomy,” in Ellicott, II, 54. [23] J. Gray, “Molech, Moloch,” in The Interpreter’s Dictionary of the Bible, K-Q, p. 422 f. [24] John D. Davis, A Dictionary of the Bible (Philadelphia: Westminster Press, 1924, 1936), p. 510. [25] T. Robert Ingram, The World Under God’s Law (Houston: St. Thomas Press, 1962), p. 24. [26] Ibid., p. 25. [27] Luigi Barzini, The Italians (New York: Bantam Books, 1965), p. 109. [28] Davis, Dictionary of the Bible, p. 99. [29] John Cuthbert Lawson, Modern Greek Folklore and Ancient Greek Religion (New Hyde Park, N. Y.: University Books [1909], 1964), p. 276 f. [30] Hermann L. Strak, The Lew and Human Sacrifice (London: Cope and Fenwicк, 1909). [31] Waller, in Ellicott, II, 42. [32] Waller, in Ellicott, II, 54. [33] Calvin, op. cit., I, 434. [34] The Review of the News, vol. IV, no. 22 (May 29, 1968), p. 16. [35] Helen Hill Miller, Sicily and the Werstern Colon ies of Greece (New York: Charles Scribner’s Sons, 1965), p. 146. Жертвоприношение мальчика Молоху Гамилкаром Карфагенским описано в p. 165. [36] Geerhardus Vos, Biblical Theology, Old and New Testaments (Grand Rapids: Eerdmans, 1948), p. 103. [37] Ibid., p. 104 f. [38] См. например, Nathaniel Micklem, “Levitcus,” in The Interpreter’s Bible, vol. II, p. 60 f., and J. P. Hyatt. “Circumcision,” in The Interpreter’s Dictionary of the Bible, A-D, pp. 629-631. [39] Micklem, Interpreter’s Bible, II, 60. [40] A. M. Stibbs, The Meaning of the Word ‘Blood’ in Scripture (London: The Tyndale Press, 1948, 1962), p. 30 f. [41] Stibbs, op. cit., p. 11. [42] Тhe Torah, The Five Books of Moses, A New Translation (Philadelphia: Jewish Publication Society, 1962). [43] Patrick Fairbairn, “First-Born,” in Fairbairn’s Imperial Standard Bible Encyclopedia (Grand Rapids: Zondervan [1891], 1957), II, 297 f. [44] G. Vos, Biblical Theology, p. 107. [45] Waller, in Ellicott, II, 44 f. [46] P. W. Thompson, All the Tithes or Terumah (London: The Covenant Publishing Co., 1946), p. 19. [47] Rev. George Rawlinson, in H. D. M. Spence and J. S. Exell, eds., The Pulpit Commentary: Exodus, vol. II (New York: Funk & Wagnalls), p. 305. См. тоже J. C. Connell, “Exodus,” F. Davidson, A. M. Stibbs, E. F. Kevan, eds., The New Bible Commentary (Grand Rapids: Eerdmans, 1953), p. 128; Keil and Delitzsch, The Pentateuch,III, 210-212. [48] U. Z. Rule, Old Testament Institutions Their Origin and Development (London: S.P.C.K., 1910), p. 322. [49] A. Edersheim, The Temple, Its Ministry and Services as they were at the time of Christ (New York: Hodder and Stoughton, n.d.), p. 385. [50] John M’Clintock and James Strong, Cyclopaedia of Biblical, Theological, and Ecclesiastical Literature (New York: Harper, 1894), III, 574. [51] Joseph Bingham, The Antiquities of the Christian Church (London: Bohn, 1850), I, 189. [52] Для изображений амбаров для десятин в средновековной Англии см. Sacheverell Sitwell, Monks, Nuns and Monasteries (New York: Holt, Rinehart, and Winston, 1965), иллюстрации между страницами 42 и 43. [53] George C. M. Douglas, “Tithe,” in Fairbairn’s Bible Encyclopedia, VI, 290. [54] Для десятины см. Oswald T. Allis, “Leviticus,” in Davidson, Stibbs, and Kevan, op. cit., p. 161; Davis, op. cit., p. 783 f.; H. H. Guthrie, Jr., “Tithe,” in Interpreter’s Dictionary of the Bible, R-Z, p. 654, см. три десятины как практика позднего иудаизма, т.е. до и включительно новой эры. [55] Davis, op. cit.,p. 44. [56] Henry Snyder Gehman revision of John D. Davis, The Westminster Dictionary of the Bible (Philadelphia: The Westminster Press, 1944), p. 34. [57] Henry Landsdell, The Tithe in Scripture (London: SPCK, 1908), p. 32 f. [58] См. ibid., pp. 23-36. [59] P. W. Thompson, All the Tithes, p. 30. [60] Ibit., p. 22 f. [61] Rawlinson in Pulpit Commentary, Exodus, II, 205. [62] P. W. Thompson, All Thine Increase (London: Marshall, Morgan & Scott, 1937, 3 rd edition), p. 109. [63] Cited in ibid., p. 140. [64] Ibid., p. 216. [65] William E. Lunt, Papal Revenues in the Middle Ages, vol. II, Records of Civilization, Columbia University, n. XIX (New York: Columbia University Press, 1934), p. 56 f. [66] Howard B. Rand, Digest of the Divine Law (Merrimac, Mass.: Destiny Publishers, 1943, 1959), p. 111. [67] Jared Sparks, ed., The Writings of George Washington (Boston: Ferdinand Andrews, 1838), IX, 137. [68] Lansdell, Tithe in Scripture, p. 148. [69] St. Mary’s School of Religion for Adults, An Illustrated Digest of the Church and State Under Communism (Port Richmond, Staten Island, N. Y., 1964), p. 15. [70] О происходе джаза из вуду см. Robert Tallant, Voodoo in New Orleans (New York: Collier Books, 1946, 1965). [71] Donald J. Goodspeed, Napoleon’s Eighty Days (Boston: Houghton Mifflin, 1965), pp. 53, 124 f. |
Copyright © 1973 The Craig Press превод Copyright © 2001 Божидар Маринов |